По спине рыжей невольно прошелся холодок. Черт... да что происходит? Здесь явно дело еще и в ней самой, иначе почему та вообще как-будто игнорирует ее?
— Вейв, да что уже случилось-то? — Николь не выдерживает и, когда они уже оказались в номере, красноречиво с громким хлопком закрывает двери.
— Что случилось? Это ты у меня еще спрашиваешь?! — собственно, Вейверли и ожидала этого момента, когда они окажутся в номере, как можно дальше от чужих глаз.
— Да, потому что ты молчишь!
Николь на всякий случай отбрасывает сумку на стоящее в дальнем углу кресло. Кто же знает, захочется ли им чем-нибудь бросаться друг в друга, потому что лично рыжая уже была готова так сделать. Конечно, будь перед ней чужой ей человек, она бы немедленно познакомила нелегкую сумку с чьим-то лицом, но не здесь. Осознание того, что перед ней ее малышка немного остудило ее пыл.Ей Николь уж точно не хочет причинить вреда, но держать себя в руках при такой напряженной ситуации не очень-то и легко.
Да и Вейверли тоже на нервах. Все-таки, присутствие Чемпа даже в одном помещении с ней заставляет чувствовать тот пережитый ею три месяца назад ужас.
— Ах, значит, мы не понимаем? — голос шатенки чуть понизился. Она сейчас была похожа на котенка, который пытается скалиться на взрослых сильных котов. Это было одновременно и смешно и страшно. — То есть, ты хочешь сказать, что Игорь не был приставлен к нам как нянька?
Рыжие брови приподнялись, и Николь даже немного успокоилась. Так вот в чем дело... Нет, серьезно, от того, что, наконец, все стало ясно, намного легче. Мы ведь всегда страшимся неизвестности, ведь так?
Страх- не отъемная часть жизни, как бы кто-то не отрицал это. Страх помогал людям эволюционировать, изобретать все новые и новые вещи, которые и помогали им справиться с этим страхом. Дикари строили дома в пещерах, а после строили хижины из окружающих их деревьев, чтобы защититься от диких зверей. Создавали оружие, чтобы защитить себя и свое государство от посягательства других и не потерять свою свободу.
Но перестанет ли когда-нибудь человек бояться собственный чувств? Ведь нельзя ничего придумать, чтобы защититься от них.
— Да, я попросила его побыть рядом с вами, и ты прекрасно знаешь, почему. Если хочешь меня в чем-то обвинить, то давай, но это было ради вашего блага. — рыжая вовремя замолчала, чувствуя, как ей буквально хотелось сказать "Кому, как не тебе знать об этом?". Нет, она вовремя сдержалась. Причинить боль своими словами было самым последним, чтобы Николь хотела сделать. А особенно, причинять боль ее малышке.
— Черт, Николь, да у тебя паранойя! — Вейверли просто не может сдержаться, пусть и была согласна с Николь.
Но разве та не обещала не опекать их? Не ограничивать их свободу? Да, это ради их блага, за это даже стоит сказать спасибо... Но все равно Вейверли не могла промолчать! Просто... она не понимала, почему она вообще она злится на Николь, а такие оправдания словно сами собой приходят на ум. Все внутри просто как-то разрывалось, а хотелось говорить первое, что вообще придет на ум. Эрп чувствовала, что что-то не так... Но остановиться она уже не могла.
— С чего ты вообще взяла, что что-то может случиться?! — девушка начала ходить по комнате, негодующе уставившись на Николь. — Да и с чего ты взяла, что нам нужна нянька под боком?!
Рыжая щурится, чувствуя, как все внутри начинает снова закипать. Но... просто чувствовалось, что тут что-то не так. И когда Хот наконец-то смогла поймать взгляд ее глаз, то все словно стало на свои места. Зрачки широкие. Как-будто она пьяна. Или одурманена. От последней мысли все внутри сжалось в приступе слепой ярости.
— Вейверли, хватит.
Та и пискнуть не успела, как оказалась прижата к стене высокой девушкой. Губы накрыли жестким, грубым поцелуем, а запястья сковали железной хваткой над ее головой. Шатенка негодующе зарычала, сильнее прижимаясь к сильному телу. Все мысли просто вылетели из головы, ровно как и странный дурман, что окутал ее разум мягкой дымкой.
— Ты пьяна. — рыжая сильнее прижимает девушку к стене, и не собираясь быть нежной, как ранее.
Властно прижимает пышущее температурным жанром тело к себе, не давая вырваться из хватки. Шатенка чуть дернулась, пытаясь вырваться и перехватить первенство, от чего ее заставили обнять ногами талию рыжей, еще сильнее вжимая в стену, едва давая дышать. Сама Вейверли со стыдливым румянцем почувствовала, как внизу все пульсирует невыносимым жаром.
— Ты-моя. — в Николь словно проснулся сам Дьявол, пока ее горячая ладонь проскользнула под кофту Вейверли. Кожа ладони была холодной, от чего мурашки стремительно разбежались по коже Вейверли. Черт... Она чуть запрокинула голову, не собираясь сопротивляться, с немым восторгом ощутив на ней прикосновения губ Николь, которая сильно прикусывала кожу на правах хозяйки этого восхитительного, прижатого ей к стене, телу. — Слышишь меня?
Кажется, Эрп потеряла дар речи, стоило ей вообще посмотреть в эти горячие огнем глаза. Они просто сжигали внутри нее все сомнения и страхи, отгоняли эту пугающую дымку неги и некого дурмана, заменяя ее совершенно другими чувствами.
— Слышишь меня? — Николь уже рыкнула, заставляя Вейверли смотреть ей в глаза не отрываясь.
— Д-да...— голос немного сорвался, когда эти самые руки стянули с нее верхнюю одежду, оставляя полуобнаженной, а губам опуститься ниже, чуть покусывая чувствительное местечко на плавном изгибе хрупкой шеи. Им уже было все равно, что вот-вот придут ребята, которые могут застать очень... пикантную, смущающую картину. Это только подливало масла в огонь.
— Не слышу. — руки проворно с некой жадностью избавляют Вейверли от мешающих штанов.
Николь слишком мало тепла тела Вейверли. Слишком мало этого тихого нежного голоса... Эта игра дразнит. Возбуждает. Внутри же у нее все буквально бьется в истерике, отчего рыжая даже не ждет ответа, а просто властно припадает к мягким губам, словно приоткрытых в немом приглашении, срывая с них первый стон...
========== Глава восемнадцатая ==========
Это утро было первым на памяти Вейверли, в котором они просто молчали. Ни слова с того момента, как они проснулись, но и подниматься и выползать из-под мягкого одеяла никто желания не изъявил. Или, может, всему виной тепло любимого тела, которое согревало лучше всего на свете?
Скорее всего, так оно и было.
Никто не говорил об том, что произошло вчера. Ссора просто немного отошла на второй план, и обе, нисколько не лукавя, были рады этому.
— Может, это немного испортит настроение, — Николь говорит осторожно, медленно. Она действительно не хочет испортить эту легкость, которую она никак не ожидала чувствовать после ссоры. И бурного примирения, — но я хочу кое-что спросить.
— Хорошо, спрашивай. — Вейверли чуть поднимает глаза, сразу же опуская их на мягкое темное одеяло, которое было небрежно накинуто на них еще ночью. Сама она устроилась на плече Николь, рассеяно рисуя кончиком пальца только ей понятные узоры на бледной коже.
— Ты вчера пила что-нибудь? — Николь успела вовремя отклонить голову в бок, как раз перед тем, как Вейверли резко вскинула голову, чтобы посмотреть на рыжую чуть негодующим взглядом. — Тихо-тихо, ты чего? Если бы ты вчера видела свои глаза, ты бы спросила тоже самое.
Шатенка чуть успокоилась, и, ничего не ответив, прилегла обратно, чуть вздыхая. Действительно, пила ли она вчера что-то? В голове тогда был такой дурман, что она и понять-то не могла ничего. Хотя помнит Вейверли все замечательно. К сожалению. Каждое слово, действие, прикосновение.
Вы замечали, что память та еще сучка? Ведь забыть то, что вам приносило счастье довольно-таки просто, а забыть боль- сложнее всего? Это действительно так. Эти эмоции могут приносить счастье или причинять боль, они запоминаются, будучи или толчком к будущему, или его же преградой. Сможет ли человек, который однажды обжегся, повторить этот же поступок снова? Нет, потому что он помнит боль, помнит последствия.