Да и вообще, кому будет хорошо, если любимый человек замкнется в себе , даже отгородиться от вас, если так получится? Верно, никому, поэтому Николь просто чувствовала, что это дело чести - не дать этому случиться. не дать Вейверли разрушить саму себя.
— Так, Хот, ты нужна ей, поняла? Отлично, теперь иди и будь с ней рядом. — рыжая решительно хлопнула себя по щекам, на секунду сталкивая взглядом со своим отражением.
— Николь, что ты там бормочешь? — приглушенный голос Вейверли заставил Николь чуть подпрыгнуть от неожиданности.
— Эм... Ничего, все нормально! — рыжая поспешно закрутила кран, быстро вытирая руки и выходя из ванной комнаты.
Сама шатенка сейчас застегивала немного дрожащими от волнения руками замок толстовки. Черт, Николь даже представить себе не могла, насколько сильно она сейчас переживает, если у самой рыжей внутри все колотится словно в клетке. Хотя, отчасти это было еще и от того, что она напридумывала себе всего самого невероятного и пугающего.
— Ты точно уверена? — рыжая на всякий случай еще раз спросила, чтобы быть точно уверенной в том, стоит ли эта игра свеч.
— Да, они должны знать. — Эрп пыталась говорить уверенно. Однако, Николь провести было сложно, и она могла слышать, как голос той неестественно и непривычно дрожит, выдавая ее с потрохами.
Не говоря и слова в ответ, Николь подошла к кровати и присела рядом с девушкой, приобняв ее за плечи.
Она не могла отрицать, что в словах Вейверли была та нерушимая истина, которую они обе пытались игнорировать - эта недосказанность сказывалась на отношениях между ребятами, они однажды даже поругались, что вспоминать вообще не хотелось - было слишком неприятно от того факта, что это вообще произошло между ними. Хотя, когда от тебя что-то скрывают, появления этого недоверия и напряжения естественно, как сама жизнь.
Но что, если правда только усугубит ситуацию? Видимо, они думали сейчас об одном и том же: Вейверли от подобной мысли неосознанно прижалась ближе к своей девушке.
— Мне страшно. — Вейверли сама даже чуть вздрогнула словно от испытываемых ею чувств. Николь прижалась щекой к ее волосам, вздыхая. Что она могла сказать сейчас? Все ее красноречие куда-то испарилось.
— Мне тоже. Но без меня ты этого не сделаешь. — Николь усмехнулась, чуть прищурившись. Вейверли отстранилась, с легкой улыбкой поглядывая на рыжую.
— Что, думаешь, кому бы уже набивать морды? — лукавая усмешка чуть затмила страх в карих глазах, будучи словно противоядием этим сомнениям и страхам.
— Конечно. — рыжая невозмутимо подняла брови. — Думаю, Вайнона и Уилла присоединяться к нашему мордобою.
Шатенка улыбнулась. Черт, а ведь она всего пару секунд назад до дрожи боялась чего-то неизвестного, покрытого мраком и таинственностью. Просто боялась вот и все, что она чувствовала в тот момент. Но Николь...как она это делает? Она ведь одними словами может заставить самую большую бурю внутри Вейверли успокоиться.
— Спасибо. — Эрп встает с кровати, нежно целуя рыжую в щеку.
— За что? — рыжая встала следом, не понимала этих слов благодарности. Однако, теплый взгляд Вейверли говорил за нее.
— Просто так.
Николь хмыкнула. Ну, хотя бы ей теперь не так уж и страшно, чему Николь не могла не радоваться.
— Идем. Если что, я помогу тебе, только покажи, когда понадобится.. — рыжая берет Вейверли за руку, после выходя с ней из комнаты.
Шатенка расслаблено улыбнулась, покорно шагая за девушкой в общую гостиную, где уже собрались остальные по просьбе сестер, которые были в курсе всего. Рыжая едва ли не силой усадила Вейверли в свободное кресло, сама уютно примостившись на достаточно широком подлокотнике.
— Так... — Лео переводил взгляд с одной из сестер на другую, чувствуя некое напряжение, —... что вы хотели сказать?
— Судя по вашим лицам, что-то серьезное? — Роберт был не менее обеспокоен.
Ты даже не представляешь, насколько. Николь на всякий случай ненавязчивым, едва заметным движением положила руку на спинку кресла за головой Вейверли, чтобы она могла касаться смуглой кожи.
— Да. Я хочу вам рассказать, из-за чего Харди посадили за решетку. — Эрп чуть сжимает подлокотник свободной рукой, другой быстро нашарив ладонь Николь.
Молчание в гостиной было напряженным и даже несколько пугающим. Никто не осмелился перебить эту своеобразную исповедь, давая Вейверли возможность высказаться и сказать все, как оно и было.
Ее голос был напряженным. В нем Николь могла услышать нотки страха, волнения, так умело скрываемые за некой маской спокойствия и даже суровости. Она была горда за свою малышку: Николь бы не смогла говорить так относительно спокойно, как сама малышка. Но она чувствовала, как та сжимает ее руку, переплетает пальцы в замок, пытается говорить еще спокойнее, чем может. Это было словно насилие над самой собой.
Рыжая даже представить себе не могла, насколько трудно было говорить об этом близким ей людям. Вы ведь всегда замечали, что открыться незнакомому человеку проще, чем близкому? Ты ведь не будешь знать их реакцию, тебе по большей части плевать на них, на их чувства и на чужое мнение.
А когда это должен услышать твой близкий... Страх невольно закрадывается в самые глубины души, пожирая ее, не оставляя после себя ни крошки, настолько жадным этот страх был.
Да и сама Николь могла говорить это смело, исходя из собственного опыта, в лицо кому угодно, кто посчитает ее слова враньем: когда она была едва-едва знакома с той маленькой запуганной девушкой, абсолютно случайно найденной на одиноком огромном стадионе, рассказать о своей жизни было проще, ведь тогда она не могла предполагать, насколько сильно они сблизятся. А сейчас... раскрывать эти ужасающие подробности не хотелось, хоть убейте.
— ...итог вы видите сами. — шатенка заканчивала уже чуть севшим голосом, в котором слышались хрипловатые нотки, словно она вот-вот готова была пустить слезу. Кажется, только присутствие близких рядом сдерживало ее от такого сентиментального, но, увы, ник чему не приводящему, порыва. На некоторое время в номере воцарилось изумленное молчание.
— Это... Кхм! — Роберт прокашлялся, даже не зная, что ответить. Даже не зная, как ему отреагировать на рассказ: в нем полыхала злость, направленная на когда-то близкого друга, который оказался не таким уж и близким. А еще странное чувство некоего недоверия. Хотя он уж точно знал сейчас, на что этот человек был способен. — Это было... неожиданно...Нет-нет, ты не подумай, что я не верю! Верю, но это сложно!
— Успокойся, мы поняли. — Уилла усадила вскочившего парня обратно на диван.
— Ну... Не так уж и неожиданно. — все как один обернулись на голос Лео, который резко прикусил язык, озадачено щурясь. Судя по всему, он вообще не хотел говорить это. Во всяком случае, никому из них уж точно.
— Мы чего-то не знаем? — Дель Рей вскидывает брови.
Судя по всему, парень судорожно пытался придумать, что же говорить. Что им показалось? Что это он думал о другом? Если он бы сказал первое, то его бы собственная девушка самолично придушила. Если бы второе, то он бы вызвал у Вейверли чувство... чего? Может, ей как минимум будет неприятно, что он в такой важный для нее момент думал о другом, когда она открывала им всем душу, а такое, уж поверьте, рассказать не просто.
Тихо чертыхнувшись, он попросил всех присесть.
— Раз уж у нас сегодня день откровений, то я тоже должен вам кое-что сказать. — он вздохнул. Видно, что он не хотел говорить что-то, но теперь он отвертеться не мог.
— Только не говори нам, что он тоже самое пытался проделать с тобой? — Уилла приподняла брови, однако, после чуть извиняясь посмотрев на Вейверли. Та только обезоруживающе улыбнулась, показывая, что все нормально и она не обиделась на этот комментарий - она ведь знала, что это не адресовано именно ей и не является издевкой.
— Нет, но это тоже важно. — Лео с кряхтением удобнее уложил загипсованную ногу на мягкой подушке. — Я молчал об этом потому, что меня попросил мой отец. Но, думаю, вы должны это знать также, потому что тоже в некотором смысле впутаны во все это.