С тех самых пор у меня появилось кладбище, еще один сад в дополнение ко всем прочим.
Тебе, отец, вечно жившему на чужбине, после того как твоя Другая Страна пришла в запустение; тебе, потому что ты мертв и у тебя есть время: тебе пытаюсь я рассказать, как же так случилось, как возвысился я до должности Пастыря проституток.
Податься к женщинам — такая возможность существует всегда. И как хорошо я его знаю, этого парня, который идет сейчас впереди меня, прямиком в этот вечер, в ночь, парня, который стряхнул с себя и ваши и мои заботы, прежде чем улизнуть, вознамерившись чуть-чуть прогуляться, не более того, — как хорошо я его знаю! Он делает вид, будто затеял прогулку без определенной цели. Но то, как он шагает, заворачивая на вполне определенные улицы, то, как потом он ускоряет шаг, выдает его с головой. Я знаю, куда он направляется. Он не хочет признаваться себе в том, что и сам это знает.
Уже медленнее проходит он мимо тех порталов, где теперь, под вечер, под светящимися гирляндами надписей восседают портье. Тут он замедляет шаг, ловя топот басов и тонкие нити звучания труб. Он жадно вбирает в себя струи невидимой музыки, пока она не запульсирует у него во всем теле и не заполнит его голову полностью. Толпы репортеров, которые, как стадо баранов, носятся за вестью о готовом разразиться скандале, перекосившись от груза аппаратуры, разных там вспышек, которыми набиты их сумки, — все это интересует его весьма мало. Пустая трата времени — все это стояние и выжидание, никчемные все это хлопоты. Ведь он никогда в жизни не примкнет к возникшему ни с того ни с сего коллективному передвижению войск. И ни к чему ему это фланирование мимо ярко освещенных кафе, где люди сидят, откинувшись в плетеных креслах, с поднятыми бокалами в руках, — и все это стократно умножено и погружено в душный искусственный свет, — нет, такого он точно не ищет. Мауро вполне может обойтись без таких прогулок. «Выпью, пожалуй, глоточек где-нибудь, да и отправлюсь домой». Но нет, и это, кажется, его тоже не интересует.