Cantos

Эзра ПАУНД

CANTOS

Перевод Владимира Кучерявкина     

I

Потом спустились к кораблю.
Перенесли на волны судно, в божественное море,
И мачту с парусом восстановили над черным кораблем,
Баранов блеющих втащили… и тела свои,
Тяжелые от плача; в корму нам ветер задышал,
Вперед понес, раздувая полотно,
Вытканное Киркою, кудрявою богиней,
И сидя в корабле – играл кормилом ветр,
Наполнив парус наш – мы плыли до заката,
Уснуло солнце, пошли по океану тени –
Тогда достигли мы пределов вод бездонных,
Где киммериян земли, большие города,
Закрыты плотной мглой и недоступны
Сиянью солнечных лучей,
На небе ли оно или ушло, ночным светилам небо уступая.
Там вечно темный лик ночной в глаза печальным людям смотрит.
Теченью океана вопреки, достигли мы земли,
О коей мне рассказывала Кирка.
Готовили они обряд здесь, Перимед и Еврилох,
Я ж, вынув меч из ножен, яму
Шириною в локоть откопал.
Свершили возлиянья мы в честь каждого из неживых
Медовым пивом, и вином, и, наконец, водой, замешанной с мукою.
Потом молился долго я тошнотворным ликам мертвых,
Как на Итаку попаду, зарезать обещал
Тельцов отборных в жертву им, в костер добра немало бросить,
Тиресию ж – барана черного, вожатая над стадом.
Кровь темная текла по Fossae,
И души из Эреба, бледные, как трупы,
Невест, и юношей, и стариков, детьми и внуками богатых –
Покрыты пятнами недавних слез – и нежных дев,
Мужей, чьи головы пробиты острой бронзой,
Войны добыча, с кровью на руках –
О много было их! – вокруг толпились. С воплем.
И бледный сам, я приказал тащить животных.
Лил масло и взывал к богам,
К Плутону грозному и Прозерпине славной,
И, вынув тонкий меч,
У ямы сел, чтоб отгонять нетерпеливых, но бессильных мертвых,
Пока Тиресий говорит.
Но первым Ельпенор был, наш товарищ Ельпенор,
Непохороненный, брошенный в поле широком,
Труп возле дома Кирки,
Он не оплакан нами был, не погребен – спешили мы,
О бедный дух. И вскрикнул я поспешно:
«О Ельпенор, как ты попал на эти мрачные брега?
Ужель пешком пришел, нас, мореходов, обгоняя?»
                            В ответ он простонал:
«Злой рок тому причина и вино. Над очагом я спал у Кирки,
Неосторожно стал по лестнице спускаться
И, сделав шаг неверный, о подпору
Затылок размозжил. Душа искать Аверн отлетела.
Молю тебя, о царь, непогребенного и неоплаканного вспомни,
Оружье собери мое, у моря холм насыпь и надпись сделай;
«Злосчастный муж, но с именем в грядущем» –
И в холм весло воткни, которым греб я с вами».
Я Антиклею отогнал. За ней – Тиресий Фивский.
Он, с жезлом золотым, узнал меня и первым начал:
» А, снова ты? Недобрая звезда
В мир скорбный мертвых привела тебя, в обитель теней.
Ну, отойди от Fossae, дай напиться крови,
Чтобы пророчить».
                            Я отступил назад,
И он сказал, от крови сильный: «Одиссей,
Нептуна злобе вопреки, по морю темному вернется,
Всех растеряв товарищей». И снова Антиклея.
Спи тихо, Див. – Я помянул Андрея Дива,
In offichina Vecheli, 1538, как будто, из Гомера что-то.
Он плыл, и миновал сирен, и дальше, прочь,
Обратно к Кирке.
                            Venerandum .
Как там сказал Критянин: ты, в короне золотой, о Афродита,
Cypri munimenta sortita est, ты – радость; золото и orichalchi –
Нагрудные повязки, опояска; ты, темновекая,
И с жезлом Аргициды золотым. Итак:

II

Черт побери, Роберт Браунинг,
Существует лишь один «Сорделло».
Но Сорделло и мой Сорделло?
Lo Sordels si fo di Mantovana.
А Со-сю вспенивал море,
Нерпа играет в кольцах белопенных у влажноприбойной скалы,
Атласная кожа, Лера дочь,
                            а глаза Пикассо,
В черном капоре меха, гибкая дочь Океана,
И волны на берег идут чередой,
«Элеонора, elenaus и eleptolis!»
                            И Гомер, старик, слепой, бедняга, слепой, словно крот,
Ухо, чуткое ухо к рокоту моря, ропоту старцев:
«Пусть убирается прочь, к кораблям,
Где ахеян поганые лица, иначе беда,
За бедою беда, в потомках проклятье.
Ну да, ступает она, как богиня,
И лицом богиня,
                            а голос – ну прямо дочь Схенея,
Рок наш ступает ее походкой,
И пускай убирается прочь, к кораблям,
                            туда, где ахеян поганые клики».
А вдоль кромки берега, Тиро,
                            гибкие руки бога морского
Сплетают на ней воды крепкие мышцы
Под шатром стекловидным волны пепельносеребристой,
Лазурнослепящие воды, тесный и хладнокипящий покров.
Безмолвнопесчаный простор солнцерыжий,
Чайка поднимает крыло,
                            чистится, топорща перья,
Купаться слетелись бекасы,
                            крылья расправляют в суставах,
Влажные крылья в солнечной дымке,
А возле Хиоса,
                            по левую руку от морского пути на Наксос
Заросшая скала кораблевидная,
                            морской травы колыханье по краю.
Отмели словно залиты красным вином,
                            жестянка сверкает в ослепительном солнце.