— Нет. Если несчастье, он тем более мне не позвонит… — Овчинникова что-то еще говорила, Денисов ни слова не разобрал. Потом связь и вовсе оборвалась. «Жанэаков мог звонить и не дозвониться…» Он вернулся на кухню. Костычев словно почувствовал немой вопрос к себе, обернулся. Он так и сидел, надвинув капюшон на лоб.
— Сильвестров уехал не один. Правда? С ним кто-то из твоих друзей?
Костычев скрипнул табуреткой.
— Максим Шаншевич.
— Вместе учитесь?
— Учились. В школе, потом у сен-сея.
— На курсах каратэ?
— Да. Теперь он в МАИ.
— Родители знают, где он?
— Нет. Я звонил. Да он им и не скажет… Обо всем докладываться, жить в тисках! Не раскрепоститься! Так ничего не получишь. Будь хоть учеником у самого Будды!
— И как же родители Шаншевича? — спросил Ниязов.
— Смирились.
— А твои?
Костычев пожал плечами.
«Ряд, начавшийся людьми вполне безобидными, хотя и не до конца симпатичными, — подумал Денисов, — кончается слишком мрачно…»
Он подошел к окну: «газика» у дома еще не было.
— Хорошо. — Теперь он знал, с чем имеет дело. — Жанзаков — актер. Он хочет использовать биоэнергетику в искусстве. А вы? Ты, например, Шаншевич? Ребята, которые ходили на каратэ?
Костычев встал. Он оказался неожиданно длинным: узкий, в клетчатых брюках, он возвышался высоко над столом.
— Получать дополнительную силу? Это элементарно!
— То есть?
Денисов ногой подтянул табурет, Костычев тоже сел.
— Смотрите: боец пробивает рукой бревно или метровую толщу шифера. По всем физическим законам рука неминуемо должна сломаться. А она цела. Значит, используется жизненная сила — чи или кими… Учитель-гуру, конечно, объясняет тайну этой силы не каждому. Это опасно — научиться управлять биоэнергетикой.
— А еще что за цель?
— Быть здоровее физически. Быть устойчивым в социальном плане. Снимать психические недомогания. Стрессы…
— А способы достижения?
Костычев объяснил:
— Есть несколько путей. Полная внутренняя свобода, отказ от вещизма. Снять комплексы — это в первую очередь. Некоторые пробуют и метод нравственного шока. Вроде оглушения. Вернер Эрхард, например, знаменитый будда, живой Бог, получил просветление в Калифорнии в пиковый момент. На автостраде… Но это исключение. Обычный путь тяжел…
«Сколько, должно быть, переговорено здесь на этот счет, — подумал Денисов. — И на каком уровне!»
…Пройти путь подчинения Учителю. Отказаться от собственного «Я». Не замечать, не чувствовать, даже если тебя, например, оскорбят, ударят. Не реагировать на унижение. Просить милостыню. Короче: полностью расковаться.
— Учитель — это Камал? — понял Денисов.
— Гуру — ударение на первом слоге — Камал! Как ученый он уникален. Это все признают. И ученые, и писатели. В первую очередь востоковеды. Чтобы изучить механизм психотерапевтического воздействия, например, он принял обряд крещения, а чтобы проникнуть в тайны тибетской медицины, стал буддийским монахом. О нем можно много говорить… Мне, например, он велел постоянно контролировать себя, что бы ни делал, в каком бы состоянии ни находился. Переносить психологические нагрузки. Побеждать чувство, наступающее после кайфа. Преодолеть стыд, тщеславие. Терпеть неудобства. — Он еще ниже, на лоб, натянул капюшон.
— Какого ты мнения как боец о своей сегодняшней подготовке?
— Не знаю, — Костычев напряг мускулы, куртка на плечах словно раздулась. — Сильвестров считает, что мы достигли права носить только белый пояс, то есть низшей ступени.
— А как с приемами?
— Трудно сказать. Сен-сей заставил дать клятву. В самом начале… Суть в том, что мы будем прибегать к приемам только в целях самообороны. Еще — для спасения жертв нападения или в защиту общественного порядка.
Костычев выглядел вежливым, доброжелательным парнем. Скорее всего и был таким.
— Это все?
— Ну, и по указанию Учителя. Это подразумевается. У самого Сильвестрова желтый пояс, вторая ступень мастерства.
— А что за подготовка у Жанзакова?
— Чемпион! Актер и каскадер… Должен был получить дан от самого Аямы. Да вы, наверное, видели его в фильмах.
Денисов достал листок с цитатой о мастерах дзен, который перед тем показывал Лаву и Семеновой. Протянул Костычеву: написанное имело отношение к тому, о чем тот говорил.
— Знакомый текст? Костычев сразу подтвердил:
— Это Джиду Кришнамурти! Живой бог!
— Как там дальше по тексту? В курсе?
— Суть в том, — Костычев злоупотреблял словечком «суть», — что ученик должен безоговорочно подчиняться Учителю, верить, что удар, нанесенный ему Учителем, как бы благословение, сочувствие…
«Камал — Учитель! Гуру! Его приказ — закон для Сабира Жанзакова. Для других учеников…»
Наступила минута главных вопросов. Денисов безошибочно чувствовал ее приход, доверие рождало откровенность.
— У Камала есть враги?
Костычев удивился.
— Вообще нет. Двое-трое людей в Вильнюсе…
Ниязов, слушавший до этой поры молча, спросил:
— Знаешь их?
— Альгимантас, Миндаугас… — Костычев неожиданно легко произнес литовские сложные имена. — Один художник, другой физик. Считают, что у Камала поверхностные знания, что им нечему у него учиться. А сами по нескольку раз прилетали в Бируни, в Талас. Жили у него в доме.
— А еще? — Денисов подошел к окну. «Газик» уже ждал у подъезда.
— Вы имеете в виду Журавлеву? Целительницу?
«Любопытно, какая подготовка у амбала в голубых кроссовках, который дежурит у Журавлевой в прихожей? Какой у него пояс?»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прогноз на вчера
— Ты надолго? — Дежурный оглянулся. — После твоей ориентировки сейчас со всех концов начнутся звонки. — Денисов посмотрел на часы:
— Скоро буду. Надо проветрить мозги.
— Суров ты, старик!
— А что остается?!
Через багажный двор Денисов вышел на Дубининскую, оттуда по трамвайным путям к хозяйственному. До него было недалеко. Магазин помещался в жилом доме, не работал. Денисов прильнул к витрине. Какая-то пара средних лет пыталась, как и он, что-то разглядеть сквозь мутное стекло.
— Полировка мне нравится, — глубокомысленно изрек мужчина.
Денисов заметил за витриной «БИО-3», «Лотос» — порошки, не вызывающие у жены аллергию.
У торца здания стоял автомат, он был свободен. Денисов так с утра и не позвонил домой.
«Пока не решу для себя все с Сабиром Жанзаковым, разговор все равно не получится…»
Он мысленно вернулся к Журавлевой, к телохранителю у нее в передней. К фотографиям целительницы. Одну он видел сам — руки врача у головы погруженного в себя болезненного юноши; о второй ему рассказали — профессор Семенова, научный работник, старик на даче у Милы: фото Журавлевой с дарственной надписью Камалу — «Учителю от благодарной ученицы».
«Ошибиться в том, кто Учитель, а кто ученик, невозможно. Журавлеву запугали!..»
Проект ориентировки в Вильнюс, который Денисов, вернувшись из квартиры сен-сея, сразу передал в управление дежурному, произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Особенно занервничал ответственный — телекс должен был уйти за его подписью.
— Какие у нас основания? Журавлева, она что — пожаловалась? Просила принять меры?!
Разговор шел с выводом на динамик — на Павелецком дежурному наряду было все хорошо слышно; Денисов мог рассчитывать на молчаливое одобрение и поддержку коллег.
— Журавлева боится за ребенка. Явно дала мне это понять. Прижала к груди мальчика. И потом телохранитель в прихожей… — Связного изложения снова не получилось — кто-то мог понять, кто-то нет; расчет был на коллегу — профессионала.
Ответственный дежурный не соглашался: ему не хотелось ставить свою подпись на телексе.
— Тем более, от Сабира получено известие!
— Если с ним все в порядке, он бы обязательно связался с Сосногорском, с дочерью! С женой, наконец!
— Но Овчинникова же предупредила: «Мне он не позвонит!»
— Если несчастье… Совесть не позволяет обратиться за помощью к человеку, которого бросил… У него беда. Понимаете, наконец? Ему некому звонить. А может, нет возможности!