Крымская война стала причиной ряда перемен в организации русского войска, были приняты меры к усилению Белгородской засечной черты и строительству новых городов. Примечательно, что среди них был названный в честь царя Алексея Михайловича «Царев-Алексеев» город (Новый Оскол), начатый строительством в 1647 году и ставший одним из важных пунктов обороны юга Русского государства. Наступление на Крым продолжалось и средствами дипломатии. Состоялись переговоры с польским королем Владиславом IV об оборонительном союзе против крымского царя. Совместные действия русских и поляков против крымских татар изменили расстановку сил. До этого политика османов и крымцев строилась на умелом использовании противоречий между соседями: нападай на сильнейшего и не давай укрепиться слабому. Когда наметились очертания военного союза между Варшавой и Москвой, турецкий султан запретил своему вассалу походы на московскую украйну{67}. Это позволило переключиться на другие важные и неотложные дела внутри Московского царства.
«Государская радость»
Устойчивость династии лучше всего гарантировалась возможностью передачи власти от отца к сыну. Пришло время для выбора невесты царю Алексею Михайловичу.
Известная традиция «смотра» невест должна была помочь царю сделать верный выбор, основанный на сердечной склонности, а не на закулисных расчетах придворных. Впрочем, соблюсти эту тонкую грань оказалось непросто. Царь угодил в ту же «ловушку», что и его отец Михаил Федорович, брак которого с первой выбранной невестой Марьей Хлоповой был расстроен.
Приготовления к свадьбе царя Алексея Михайловича шли с конца 1646 года. Его первой избранницей стала дочь московского дворянина Рафа Родионовича Всеволожского — Евфимия Федоровна (возможно, принявшая отчество от крестильного имени отца или по отсылке к Федоровской иконе Божьей Матери). Сами Всеволожские выводили свой род чуть ли не от Рюриковичей, связывая свое происхождение со смоленскими князьями (отсюда и «княжеский» вид фамилии). Но при московском дворе надо было опираться не на далекие воспоминания, а на «ближних» к царю людей. За три дня до свадьбы, назначенной на 14 февраля 1647 года, Евфимия Всеволожская была введена во дворец, составлен подробный Чин венчания царя и царицы… И вдруг всё разрушилось, и дальше черновика Чина венчания дело не пошло, невеста и ее семья попали в опалу и были отправлены в ссылку в Сибирь{68}.
О причинах отмены свадебного торжества можно только догадываться. Существуют весьма правдоподобные рассказы об обмороках будущей царицы, напугавших царское окружение. Одни говорили, что Евфимия Всеволожская лишилась чувств, получив от царя кольцо и платок на самом смотре невест. Другие склонны видеть в случившемся чей-то злой умысел. Якобы когда уже царская невеста оказалась во дворце, то к очередному выходу ей намеренно так туго заплели волосы, что она не могла этого выдержать и упала в обморок. Именно такую версию событий передавал придворный доктор царя Алексея Михайловича Самуэль Коллинс, прямо обвинивший во всем боярина Бориса Ивановича Морозова: «Как скоро царю наступила пора жениться, к нему свезли всех лучших красавиц из государства; одной, которая ему понравилась, он дал платок и кольцо, но, когда она в другой раз явилась перед ним в царской одежде, Борис приказал так крепко завязать ей венец на ее голове, что она упала в обморок. Тотчас объявили, что у ней падучая болезнь; ее старый отец, бедный дворянин, был, после мучительной пытки, сослан в Сибирь и с горя умер по дороге, а семья его осталась в немилости. Эта девушка еще жива, и с тех пор никто за ней не знал никаких припадков. У ней было много женихов из высшего сословия, но она всем отказывает, а бережет платок и кольцо. Царь ей дает ежегодное содержание, чтобы загладить оскорбление ее отца и семейства»{69}. Однако придворный врач-англичанин не был свидетелем описываемых событий и писал об этой истории по чьим-то рассказам. Он даже не знал подлинно о судьбе отца невесты, служившего на воеводстве в Тюмени и Верхотурье.
Конечно, сама по себе подобная интрига с дальним прицелом на брак царя с другой избранницей возможна (как и месть родственников других, «проигравших», невест). Выбор царя Алексея Михайловича в невесты Евфимии Федоровны со временем (при удачном стечении обстоятельств) мог позволить уездным дворянам Всеволожским, ранее служившим по Владимиру, рассчитывать на боярские должности и высшие чины, войти в Ближнюю думу. Желающих оказаться на их месте было предостаточно, борьба, видимо, не остановилась даже в тот момент, когда дьяки Посольского приказа уже набрасывали церемониал царской свадьбы.
Вопреки позднейшим слухам, боярину Борису Ивановичу Морозову в Чине свадьбы с Евфимией Всеволожской, естественно, отводилось самое почетное место — посаженого отца, поднимавшего в конце свадьбы стрелою покров с лица новой царицы. Жены бояр Ивана Васильевича и Глеба Ивановича Морозовых были у царя «в материно место», важная роль тысяцкого досталась боярину князю Якову Куденетовичу Черкасскому. То есть все главные приближенные из нового окружения царя Алексея Михайловича были на своих «законных» местах (так будет и на свадьбе царя с новой невестой, состоявшейся через год). Кто мог почувствовать себя уязвленным от распределения чинов на царской свадьбе с Евфимией Всеволожской — это Стрешневы, продолжавшие терять свое влияние со времен царского венчания. Имя брата царской невесты Андрея Рафовича Всеволожского сначала даже вписали среди имен стольников-поезжан выше Ивана Большого и Ивана Меньшого Федоровых детей Стрешневых и Родиона Матвеевича Стрешнева. Правда, потом Всеволожского вычеркнули, но уже одно стремление поставить их выше Стрешневых говорит о многом. По каким-то неясным причинам из списка царских дружек исчезло имя Богдана Матвеевича Хитрово{70}, чья слава влиятельного человека, боярина и оружничего придет позже. Он был, между прочим, племянником царского постельничего Михаила Алексеевича Ртищева и считался человеком круга Морозовых{71}.
Детали Чина несостоявшейся царской свадьбы с Евфимией Всеволожской показывают, что положение боярина Бориса Ивановича Морозова все равно бы укрепилось, а вот «калужским» родственникам царя — Стрешневым, Ртищевым и Хитрово — надо было что-то делать, чтобы их не оттеснили новые люди при дворе. В итоге, по тем или иным причинам, царя Алексея Михайловича заставили отказаться от этого брака, семью Всеволожских отправили в Сибирь. Бывшей царской невесте оставили подарки, полученные во времена ее недолгого пребывания во дворце. После возвращения Евфимии Всеволожской пять лет спустя из сибирской ссылки в вотчины отца в Касимовском уезде они оставались ее слабым утешением, воспоминанием о несбывшемся. Так эта «касимовская невеста» и доживала свой век, а ее история осталась короткой вспышкой обещанного, но не состоявшегося счастья ее самой и целого рода Всеволожских.
Новая невеста — Мария Ильинична Милославская — была представлена царю Алексею Михайловичу боярином Борисом Ивановичем Морозовым уже в конце того же 1647 года. Вслед за царем и сам Борис Иванович, вдовец (его первая жена, Ирина Ивановна, была похоронена в Чудовом монастыре{72}), женился на младшей сестре царицы Марии — Анне Милославской. Таким образом, Морозовы еще и породнились с царской семьей.
Но что могло помешать царскому воспитателю сразу осуществить задуманное дело? Неужели боярин Борис Иванович так мало щадил чувства своего воспитанника? Ведь он должен был предвидеть, каким ударом станет для того отмена свадьбы с Евфимией Всеволожской! Боярину Морозову потом даже пришлось отвлекать царя как ребенка (а кем тот еще был в свои 17 лет?) его любимым занятием — медвежьей охотой. Уже на следующий день после планировавшейся, но несостоявшейся свадьбы, в понедельник 15 февраля 1647 года, царь отправился со своими приближенными прочь из Москвы. Вряд ли при этом обошлось без поиска виноватых. Например, царских родственников Стрешневых, дядю по матери и кравчего Семена Лукьяновича Стрешнева, вскоре обвинили в «волшебстве»{73}. Русские люди тогда серьезно воспринимали подобные обвинения, и не был ли процесс Стрешневых отдаленным следствием отмены первой царской свадьбы?