В итоге, в мятежные дни лета 1648 года произошел своеобразный реванш тех, кто был оттеснен от власти боярином Борисом Ивановичем Морозовым и был недоволен его политикой с ограничениями, ликвидацией привилегий, усилением налогового давления. Экономическая идея «прибыльности» (при которой боярин Морозов и члены его клана не забывали о своих интересах) столкнулась с более сильной идеей мирской «правды», и стрелецкие бердыши и костры боярских усадеб стали главными аргументами в этом споре. События в Москве открыли целую полосу подобных выступлений почти в тридцати городах Московского царства, затронув города Поморья и Сибири, Севера и Юга. Служилые люди заговорили о том, что «нынеча государь милостив, сильных из царства выводит»{92}. Время «городских восстаний» стало эпохой триумфа действий «мира» и «земли», властно заявивших о своем праве на участие в делах Московского царства.
Соборное уложение
Открытие Земского собора было назначено на новолетие 1 сентября 7157-го (1648) года. Многие выборные не успели собраться к этой дате, но это не остановило деятельности собора. Карл Поммеренинг доносил в Швецию о работе царя и бояр: «Его царское величество ежедневно работает сам со своими сотрудниками над тем, чтобы устроить хорошие порядки» (4 октября); «чтобы простолюдины и прочие удовлетворены были хорошими законами и свободою» (18 октября). Судя по предисловию к Соборному уложению, комиссия князя Никиты Одоевского подготовила его первоначальный текст к 3 октября. Тогда новое Уложение было предложено для «чтения» царю, патриарху, Думе и «выборным людям, которые к тому общему совету выбраны на Москве и из городов». Созданную для редакционной работы Ответную палату возглавил князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Выборные должны были утвердить нормы законодательного кодекса, «чтобы то все Уложенье впредь было прочно и неподвижно»{93}.
Пока шла работа над текстом Уложения, в семье царя Алексея Михайловича случилось радостное событие. 22 октября, на память епископа Аверкия Иерапольского «в субботу против воскресенья, в 12 час нощи» на свет появился царевич Дмитрий. Эта дата давно была связана в памяти с другим событием — взятием Китай-города войсками земских ополчений в 1612 году. Царь Алексей Михайлович даже узнал об этом в Казанской церкви, где находился на всенощной службе. Радостную весть, «как почали петь по заутрене антифоны», принес царский тесть боярин Илья Данилович Милославский, после чего все члены двора, кто молился с царем, стали поздравлять царя.
Алексей Михайлович, не утративший привязанности к своему воспитателю Борису Ивановичу Морозову и лично следивший за всё время его ссылки, чтобы с ним ничего не случилось, воспользовался поводом, чтобы вернуть бывшего правителя в Москву. Крестины царевича Дмитрия состоялись 29 октября 1648 года. Восприемниками были царевна Ирина Михайловна, сестра царя Алексея Михайловича, и архимандрит Троице-Сергиева монастыря Адриан. Обряд крещения совершал сам патриарх в Чудовом монастыре. В тот же день и состоялось первое публичное появление боярина Морозова, приуроченное к праздничному царскому столу в Столовой палате{94}.
Новый приход Морозова к власти не устроил тех, кто с таким трудом освободился от временщика. Шведский резидент Поммеренинг зафиксировал в своих донесениях немедленно возникший резкий конфликт при дворе царя Алексея Михайловича, разрушавший праздничное настроение. 31 октября в присутствии царя князь Яков Куденетович Черкасский «весьма резко поспорил с Морозовым и другими и самовольно, без позволения его царского величества ушел из-за стола и из дворца». Даже после наказания и короткого помещения под стражу «он не захотел идти на Верх (т. е. во дворец), хотя его царское величество несколько раз посылал за ним, а говорит, что ему нечего там делать»{95}. По сведениям Поммеренинга, речь шла об отсылке князя Якова Куденетовича Черкасского из Москвы на воеводство в Астрахань, но это уже было не столь важно: царский боярин, спасший честь царя Алексея Михайловича в мятежные июньские дни, хотел только знать, чем он «погрешил», чтобы заслужить такую немилость. Демарш боярина имел далекие последствия для его карьеры при дворе. Становилось ясно, что царю следовало сделать выбор между боярином Морозовым, чья политика уже завела царство в тупик, и другими боярами.
Алексей Михайлович выбрал компромисс, поставив 1 ноября на должности, занимавшиеся ранее боярином Морозовым (о них, видимо, и шел главный спор), не князя Якова Куденетовича Черкасского и не Никиту Ивановича Романова, а своего тестя — боярина Илью Даниловича Милославского. То есть морозовское влияние в Думе сохранялось, но не напрямую, а через сравнительно нового человека, не участвовавшего в прежних политических столкновениях и к тому же близкого родственника как царя, так и Морозова. Следом, в ноябре 1648 года, было сделано два важных царских распоряжения, отвечавших летним требованиям восставших посадских людей и уездных дворян и детей боярских. Только что пожалованному в бояре князю Юрию Алексеевичу Долгорукому (25 ноября) поручили провести сыск «закладчиков» в столице и по городам, а 28 ноября в уезды Русского государства были отправлены специальные «разборщики» с наказом провести общий смотр служилых «городов». Речь шла о раздаче жалованья почти 26 500 уездным дворянам и детям боярским из 80 уездов, служившим в поместной коннице — основе войска Московского государства{96}.
Недовольство «мира» правительство царя Алексея Михайловича смогло в итоге направить в необходимое русло редакционной работы над составлением «Уложенной книги». Одновременно начались и преследования разного рода выступлений против власти под предлогом борьбы с «бесчинием». Еще в начале августа 1648 года патриарх Иосиф стал рассылать по городам грамоты о посте по случаю «межуусобной брани» в Москве и по городам. Ссылаясь на общий «мятеж, и хлебной недород и скотиной падеж», патриарх требовал повсюду провести соборные молебны «со звоном» и учредить двухнедельный пост: «со всякою чистотою и благоговением, и хмелного питья того поста отнюдь не пили и матерны бы не бранились», обещая «безчинникам» торговую казнь и патриаршее «духовное запрещение». 4 ноября по всем городам Московского государства был разослан царский указ о запрете «богомерзких дел». С тех пор накладывался крепкий «заказ» (запрет) на все не одобрявшиеся церковью народные развлечения и суеверия, самыми известными из которых были игры скоморохов. Грамоты, отправленные воеводам, требовали от них отчета о сохранении благочиния в церкви и удержания людей от пьянства (это уже было повтором после летнего распоряжения о посте), а еще светская власть ополчилась на все, что выходило за рамки церковной регламентации. Под запрет попадали даже качели и колядование на Святках, какое-то умывание водой «на серебре», кулачные бои, танцы с медведями и скоморошьи представления: «А где объявятца домры и сурны и гудки и гусли и хари и всякие гуденные бесовские сосуды, — приказывали воеводам по городам, — и ты б те б велел вынимать и, изломав, те бесовские игры велел жечь»{97}.