Выбрать главу

За Мучным кварталом дорога уходила вниз, и Джен не заметил, когда в лицо дохнуло рыбой, запахом водорослей и дегтя. Речной базар раскрыл непритязательные объятия, он принимал всех: и тех, кому не хватало денег на краюху хлеба, и посланцев из белокаменных дворцов по ту сторону реки.

Будто нарочно, мысли возвращались к мигу, когда Мазрой выплюнул:

– Ты свободен.

Парень не двинулся с места, и купец крикнул:

– Мы с тобой закончили! Убирайся!

Больней всего ранили не слова, а то, что в глубине души юноша понимал ювелира. Будь у Джена деньги, он бы и сам так поступил. Одно дело, если не можешь похвалиться именем известного книжника, и другое – скрывать, кто учит твоих детей. Конечно, он прогнал бы сам себя. Тут даже спорить не о чем! «Дурак… дурак! – твердил Джен. – Меньше бы разглагольствовал о царях с колдунами – мог бы стать незаменимым наставником! Научил бы писать вязью быстро, как секретари в палате писарей. Рассказал, как складывать в уме большие числа. Как бы они отказались от тебя? Хоть бы ты сам пробирался к больным и душил удавкой».

Широкая, с достоинством несущая мутные воды река успокаивала. Пьяные крики, ругань, матросский смех – все осталось в другом мире, а в этом был прохладный речной воздух, который так приятно глотать пересохшим горлом.

«Дурак…» – напоследок повторил юноша, дойдя до последнего пирса, где заборы и склады преградили дорогу. Вздохнув, он опустился на край причала и свесил ноги. На воде плавали маслянистые пятна, меж ними отражались подошвы его сандалий и худое скуластое лицо под встрепанными черными кудрями. Глаза, в жизни теплые, карие и задорные, там, в воде, казались черными провалами.

Должно быть, он задремал, прислонившись спиной к нагретому солнцем кнехту, потому что следующее, что он услышал, было:

– Пошел вон, попрошайка! Убирайся!

Над ним стоял бородатый мужик в зеленом халате, уже отведя ногу для хорошего пинка. За спиной незнакомца покоился на плечах носильщиков паланкин. Пока, слава богам, пустой – не хватало еще перейти дорогу достойному.

Вскочив на ноги, Джен хотел поклониться, но увидел, что ругательства застряли в глотке распорядителя. Лицо бородача скривилось, словно тот надкусил недозрелый лимон, взгляд его метнулся поверх плеча юноши.

Джен обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как навстречу идет широкоплечий человек в черном. Юноша не успел его как следует разглядеть, лишь на мгновение в лицо пахнуло терпким запахом благовоний. Проходя мимо, вельможа положил Джену руку на плечо, словно говоря: «Все в порядке, он мне не помешал», – и вот он удаляется, и все, что можно увидеть, – черные одежды и стянутые в косу темные волосы. Бородач-распорядитель угодливо семенил следом, расторопные слуги поспешили опустить носилки.

Еще не сбросив оковы дремы, Джен наблюдал, как паланкин тронулся в путь, а вровень с ним бежали выряженные, как на парад, охранники. Юноша обернулся к реке – и сонная одурь мигом выветрилась из головы. Зачем угадывать эмблему на вымпеле быстроходной галеры? Знамя было черным. В последние двадцать лет знамя этого цвета поднимали самые близкие к царской семье люди.

Черное знамя Азаса.

«Стоило вернуться пораньше», – подумал юноша, едва завидев родную калитку. А ну как Сахра приходила и снова сбежала в свой притон?

В крохотном дворике в последнее время росли два чахлых тамариска: ни цветов, ни лекарственных трав. Джен преодолел его бегом и, ворвавшись в дом, прислушался, не раздастся ли звонкий голос сестры. Тихо, душно и полутемно, только гудит сонный шмель. Сердце юноши упало. Но было и малодушное облегчение: Сахры нет, а значит, объяснения откладываются на потом.

Он нашел отца в задней комнате, отгороженной цветастой льняной занавеской. Лежа на широкой скамье, старик читал. Кислый запах болезни пропитал все щели в бывшей мастерской, и Джен первым делом кинулся раскрывать ставни. Только когда снопы закатного света упали на порядком выцветшую бумагу, старик заметил сына.

– Как ты? – глухо поинтересовался Джен.

– Лучше. Гораздо лучше, – отец беззубо улыбнулся. – Чувствую, скоро смогу вернуться к делу.