Коли уж зашла об этом речь, не могу с прискорбием не сказать, что князь Симеон был весьма невоздержан к женскому полу, так что нескромные взгляды и жесты в сторону невестки были, возможно, не свидетельством его грязных поползновений, а лишь непроизвольными проявлениями его неугомонной в похоти натуры. Не раз хвастался он прилюдно, что растлил за свою жизнь тысячу дев. В это можно поверить, его вотчины представляли ему для подвигов этих достаточно материалу, а если разложить это количество на долгие годы трудов, то и подвига никакого не остается — двух дев в месяц не набегает. Меньше верится в рассказы о тысяче сыновей, для этого надо много больше усилий приложить. Замечу лишь, что, когда случилось мне проезжать через симеоновские тверские вотчины, видел я там немало крестьян высоких, статных и горбоносых, заметно в кругу односельчан своих выделявшихся, так что если и прихвастнул Симеон, то не намного. К чести его, детей своих незаконных он не душил, как некоторые изверги, кои при этом имеют наглость ссылаться на церковные установления, но и к себе не приближал и, не зная их, не делал между ними никаких различий. Отдавая их в мир, он поступал как рачительный пастырь, приумножая народонаселение своих вотчин и не обременяя державу.
Как же так получилось, удивитесь вы, что в длинную череду здоровых и сильных детей вдруг вклинился один убогий и именно он оказался единственным законным наследником? Такова была воля Господа, отвечу я вам. Если вас не убедили доводы, которые я выше приводил, то вот вам еще одно — ярчайшее! — доказательство.
Воцарясь в Москве, Симеон постарался если не усмирить свою похоть, то хотя бы ввести ее в рамки приличия. Да и мудрено было во дворце кремлевском на глазах у всех развратничать. Посему взял он за себя юную девицу Анну Васильчикову, дальнюю колычевскую родственницу. Венчания не было, но некое подобие свадьбы устроили, скромную, не по великокняжескому чину. И года не прожила наложница во дворце, то ли приелась красота ее Симеону, а быть может, названные родственники алчные надоели, как бы то ни было, отправилась Анна Васильчикова в монастырь вместе с богатым вкладом, а родственники ее тем или иным образом были из дворца удалены, о некоторых я вам уже рассказывал.
После этого Симеон отдался своей страсти к простолюдинкам и ввел во дворец Василису Мелентьеву, вдову мелкого дьяка, женщину уже не молодую, мать двоих взрослых детей, но красоты неописуемой, если, конечно, вам, как и мне, нравятся женщины зрелые, а не девчонки сопливые. Митрополит Антоний корил царя Симеона за сожительство греховное, но тот лишь отшучивался: «Токмо для молитв совместных ежевечерних держу и из любви к ее детям-сиротам!» Как видно, присушила Василиса сердце Симеоново забавами простонародными, прожил он с ней долго, несколько лет, до самой ее смерти, как поговаривали, от молитв тех самых усердных. И это при том, что Симеон не упускал и других случаев!
Не может такого быть, воскликнете вы, ведь он же совсем старый был! Ну почему же не может, мужчины нашего рода и в этом деле всегда величие царское проявляли, что же до возраста, то я Симеона годами превзошел и… в общем, знаю, о чем говорю!
О Василисе Симеон скорбел сильно, хотя и недолго. В память о ней осыпал благодеяниями детей ее, сыну Федору пожаловал в вотчину — это безродному-то! — пятьсот десятин поместной пашни с обширными лугами и лесами, а дочь ее Марию наделил приданым богатым и выдал замуж. Вот только странен был выбор Симеона! Гаврила Пушкин, человек худородный, пристрастный к зерни и вину, видом неказистый и умом недалекий, но весьма резвый в других членах. Даже интересно, какие плоды может принести сей странный союз бойкой на язык и красивой девицы, будто вышедшей из русской сказки, и эдакого, прости Господи, эфиопа. Будет ли это безъязыкий красавец с холодным сердцем и пустыми глазами или, наоборот, вышедшее из тех же русских сказок безобразное чудище, но резвое как обезьяна и завораживающее всех вокруг своими складными виршами? А почему, спросите вы, не может получиться и красивый, и умный, и сильный во всех членах? Потому, отвечу я, что такое только в нашем роду случается и сие есть знак особой милости Небес.