Выбрать главу

“У тебя может быть целая комната новых платьев, - сказал он, и она поцеловала его, прежде чем отстраниться и положить руку на живот.

“Возможно, я не смогу долго влезать в них. Леон и Пенелопа будут иметь. . . на этот раз, кажется, младший брат.”

Райдер поднял ее высоко в воздух и закружил так, что у нее перехватило дыхание от смеха.

•••

Их караван неуклонно продвигался к границе с Эритреей, и пока они ехали, к ним присоединилась дюжина аскарских и итальянских солдат, которые прятались в горах после битвы. Они предлагали свою защиту, еду и питье голодающим и перепуганным выжившим, и если Рас Алула или его люди когда-либо слышали об этом странном караване, проходящем через его территорию, они не пытались остановить их.

Они только что переправились через реку Мареб в Эритрею и повернули назад, чтобы в последний раз взглянуть на то место, которое так долго было их домом, когда Эмбер ахнула и указала рукой. На низком мысу по другую сторону реки они различили силуэт взрослой львицы, показавшейся на фоне горизонта.

“Это Хагос?- С удивлением и восторгом спросила Шафран.

“Да, - ответила Эмбер, прикрывая глаза рукой.

Львица зарычала, оглядела свою территорию, а затем гордо прошествовала прочь и скрылась из виду.

Время, проведенное Пенродом в итальянских войсках, подошло к концу после битвы при Адове, и из письма Сэма Адамса он узнал, что Китченер очень доволен своей работой. Пока они ждали в Массове возвращения в Каир, Пенрода попросили посетить особняк губернатора. Известие о поражении под Адовой вызвало ужас в Европе. Правительство Криспи пало, и Баратьери ожидал военного трибунала под домашним арестом в Асмэре.

Пенрод оставил Райдера посылать телеграммы своим банкирам в Каире, а Эмбер и Шафран усердно трудились над своими письмами и картинами, и он сразу же отправился отвечать на вызов.

Он оказался в той же самой комнате с высоким потолком и видом на порт, где Баратьери впервые приветствовал его по прибытии.

За великолепным письменным столом Баратьери сидел мужчина, но его ноги покоились на мраморной столешнице, скрещенные в лодыжках, а лицо было скрыто итальянской газетой. Заголовок гласил: "Унижение армии". Катастрофа в Африке.

Двери за Пенродом закрылись, и мужчина быстро перевернул страницу.

- Лусио!- Воскликнул Пенрод.

Его друг вскочил, чтобы поприветствовать его, и они обнялись.

“Я должен был догадаться, что король пришлет тебя, - сказал Пенрод, держа своего друга на расстоянии вытянутой руки. “Ты выглядишь устало.”

“А вы и в самом деле прекрасно выглядите, Пенрод. Насколько я понимаю, вас можно поздравить?”

Пенрод подтвердил это и увидел неподдельный восторг на изможденном лице своего друга.

- А теперь, Пенрод, ты мне нужен. Сообщения, которые я получаю из битвы, а также о действиях и стратегиях Баратьери, настолько запутаны, настолько переполнены ужасом, что невозможно понять их смысл. Мне нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло на самом деле.”

“С удовольствием, - ответил Пенрод. “У вас есть карты этого района?”

Лусио указал на стол, стоявший рядом с окнами, выходящими на балкон, и Пенрод увидел на нем аккуратные стопки бумаг.

- Отлично, но сначала у меня в записной книжке есть список имен: заключенные, с которыми я разговаривал после этого. Я пообещал, что постараюсь связаться с их семьями.”

- Благодарю вас, мой друг.”

Пенрод увидел, что глаза его друга наполнились слезами. Лусио отвернулся и хлопнул в ладоши. Слуга, откликнувшийся на призыв, был послан за писцом и закусками, и оба друга принялись за работу.

Пенрод уехал в полночь. Он честно высказал свое мнение о поведении и действиях Баратьери и подчиненных ему людей. Лусио полагал, что с Баратьери будут сняты некоторые обвинения и что он придет к выводу, что чрезмерное рвение в опасной стране и провокации опального премьер-министра привели к катастрофе. Любое предположение о том, что кто-то из генералов Баратьери нарушил приказ, будет тщательно пресекаться.

•••

Эмбер работала молниеносно, и к тому времени, когда они добрались до Каира, ее рукопись была уже готова. Она назвала его "Африканские сны и кошмары" и отправила их своему поверенному в Лондоне через несколько часов после прибытия в город. Она стала известна как окончательный отчет о битве при Адове, а также как уникальный портрет правителей и народа независимого эфиопского королевства.