Растительность отсутствовала совершенно.
Идти по беспорядочно наваленным обломкам камней было нелегко.
— Случись где-нибудь дождь в горах, и мы в одну минуту превратимся в бифштексы! — проворчал сквозь зубы Павел Андреевич, с недоверием посматривавший на речонку.
Он был прав: самые опасные места в горах именно долины ручьев и речонок, имеющих свойство мгновенно превращаться в грозные потоки.
Близ полудня ущелье стало расширяться; горы с левой стороны вдруг понизились и скоро сменились зелеными веселыми холмами.
Справа скалы повышались. Оказалось, что они составляют только подошву горы, уходящей в самое небо столообразной вершиной.
Еще четверть часа пути, и перед утомленными тесниной глазами путешественников развернулся простор: слева за широкой степной равниной громадными уступами подымались один над другим полукруги горных цепей. Справа, заслоняя полмира, вставала черная как ночь, покрытая глубокими расселинами базальтовая[15] гора. Речка, тихо журча, ласкалась у самой подошвы ее. Странная скала, имевшая форму обелиска[16], наклонно поставленного на крутом скате горы, сразу привлекла внимание всех путешественников.
Михаил Степанович указал на нее пальцем.
— Вот, произнес он. — Вот она!
На вершине обелиска выступала высеченная надпись, сохранившаяся наверху и уничтоженная снизу.
Солнце ярко освещало ее.
Иван Яковлевич снял с себя шапку.
— «Я, царь царей…» — с расстановкой прочел он слегка дрожавшим голосом знакомые слова. — Мы с вами в колыбели человечества, — это место свято, господа!
Волнение, овладевшее ученым, было настолько сильно, что Михаил Степанович с помощью Свирида Онуфриевича едва уговорил его сперва закусить, а затем идти исследовать гору.
На одном из плоских обломков скал, на берегу реки Антон разостлал скатерть. Вместо стульев Филипп и Василий натаскали камни, и путешественники с давно не испытанным комфортом принялись за холодный, но тем не менее вкусный обед.
Оценил его, впрочем, по достоинству только один Свирид Онуфриевич; остальные глотали все впопыхах и, окончив, поспешили к реке.
Она оказалась неглубокой: вода не достигала и до половины сапог. Начался трудный подъем на обнаженные камни. Павел Андреевич внимательно рассматривал каждую трещину, каждое углубление, попадавшееся им на пути. Гора была из сплошного базальта.
У подножия громадного обелиска ученые остановились; было несомненно, что когда-то здесь подымалась скала, обсеченная затем руками людей в прямоугольный, источенный теперь временем памятник.
Иван Яковлевич нащупывал руками и тщательно разглядывал каждую черту, каждую выпуклость на нем, но ничего кроме прочитанных ранее слов, разобрать нельзя было: время уничтожило все остальное.
Кто был этот гордый «царь царей», что он сделал славного, что уничтожил — оставалось тайной. Ничего похожего на какие-нибудь остатки старины не было; кругом угрюмо чернели обнаженные, растрескавшиеся ребра горы. Солнце жгло немилосердно; даже ноги путешественников чувствовали сквозь подошвы сапог раскалившееся камни.
Ученые разбрелись по разным направлениям. Свирид Онуфриевич продолжал сидеть за каменным столом и то покуривал новую трубку, то попивал вино, нетронутая бутылка которого осталась в единоличном его распоряжении, и поглядывал на товарищей, казавшихся ему чем-то вроде мух на скате горы.
После долгих поисков исследователи собрались у обелиска и, укрывшись в тени за ним, расположились отдыхать.
Все были глубоко разочарованы.
— Так-таки совсем ничего, кроме вашей надписи! — воскликнул Иван Яковлевич. — Это же немыслимо! Я был убежден, что здесь, именно здесь, — старый ученый топнул ногой, — мы найдем ключ к разгадке! И ничего! Где же искать еще? — продолжал Иван Яковлевич, озирая окрестность. — Мое решение неизменно, господа: вам как угодно, а я останусь здесь и буду искать, пока не найду!..
— Что? — с усмешкой спросил палеонтолог.
— Не знаю. Но что-то подсказывает мне, что я найду нечто особенное; я верю в предчувствия, господа!
Крик, донесшийся от реки, привлек их внимание. Михаил Степанович встал и посмотрел вниз: в воде, посередине реки, стоял Василий и, махая руками, кричал что-то; с противоположного берега к нему бежали Антон и Свирид Онуфриевич.