Он оглянулся, и ярко-снежная равнина ослепила его. Громадные толщи льда, сверкая миллиардами огней в негревших лучах мертвенно-бледного солнца, надвигались как прилив океана со всех сторон. Нестерпимый холод проницал до костей.
Они очутились в пещере.
Спутники Михаила Степановича спали у стен; фонарь желтым пятном выступал из тьмы. За окном на черно-синем небе мерцали звезды.
Михаил Степанович приподнялся и расширившимися глазами огляделся вокруг. Он не спал, — сомнений в том не было. Какая-то тень скользнула, показалось ему, в проход, ведший к подземной реке.
— Кто здесь? — спросил он, вскакивая на ноги и трясясь как в лихорадке.
Громкий лай извне пещеры ответил ему.
Очнувшись совершенно от сна, так слившегося с действительностью, Михаил Степанович схватил фонарь и бросился к проделанному ими отверстию. Неистовый лай приветствовал появление его; какая-то тень бросалась внизу на стену и скребла ее лапами.
Михаил Степанович направил на нее свет и узнал Кузьку.
— Кузька! — радостно воскликнул он. — Ты какими судьбами здесь?
Заспанный охотник приподнял голову, намереваясь тотчас же запрятать ее опять под куртку, но, распознав знакомый лай, сорвался с места и подбежал к Михаилу Степановичу.
— Кузька?! — рявкнул он во все горло, — иси! иси! Ку-зенька! Песик ты эдакий!!
Крики и лай разбудили остальных. Все собрались около отверстия в стене. Свирид Онуфриевич выпрыгнул наружу и, подсадив собаку в пещеру, выстрелил в воздух. Огненная струя вырезалась в темноте, и удар, отражаясь от скал, далеко покатился вниз.
Оттуда послышались голоса. Путешественники ответили и все выбрались из пещеры. Через несколько минут блеснули фонари и показался Василий, сопровождаемый двумя рыбаками, привезшими их по озеру.
— Вы ли это, Михаил Степанович? — проговорил Василий, вглядываясь в стоявших перед ним людей. — Живы все?
— Живы, живы! — ответило несколько голосов.
Василий быстро перекрестился несколько раз.
Михаил Степанович горячо обнял его.
— Здравствуй, Васюк! как ты сюда попал? Лодочники зачем здесь?
— Да ведь ума мы, можно сказать, с Филиппом решились! — заговорил Василий, путаясь и сбиваясь от радости.
— Обвалился вход-то ведь! Не вернулись вы на ночь — ну, ничего, думаем, далеко зашли, должно быть, а на второй день как толкнет земля! Глядим — сдвинулся провал, как будто и не было ничего меж камнями! Света не взвидели мы! Филька ревет как белуга; пробует камни разнять, да ведь где же тут? Горы вплотную сошлись! За лодочниками скорей его послал, только и с ними шелохнуть ничего не могли. Что тут делать? Погибаете, думаю, живьем в земле! Еще других ходов искать стали: излазили гору — нет ничего. А Кузька беспокоится, Кузька выть стал…
— Выстрелов не слыхали? — перебил палеонтолог.
— Разве стреляли? — удивился Василий. — Ничего не слыхать было. Собачка, должно быть, вот и распознала их: зовет, значит, лает на гору, зубами тащит…
— Кузенька! — воскликнул умиленный Свирид Онуфрие-вич, заключая ее в объятия. — Собаченец ты распрекрасный!
— Не стерпел я: чует она что-то, вижу! Взял вот их и пошел! Ну и горочка же! — добавил он, вытирая лоб. — Круча на круче; чуть что не с полуден ведь вышли!
Путешественники и новоприбывшие взобрались в пещеру и решили дождаться в ней рассвета и тогда трогаться в путь.
О сне никто и не; думал; Василий и рыбаки, несмотря на усталость, с почтительным любопытством разглядывали пещеру и даже несколько углублялись в подземный ход.
Единственным мрачно настроенным человеком среди всей компании оказался Павел Андреевич. Известие, принесенное Василием, поразило его в самое сердце: драгоценнейшее сокровище мира, несмотря на все ободрительные предположения товарищей, было поглощено землей почти безвозвратно, «почти», так как путем неимоверных затрат, трудов и средств все же можно бы было извлечь его когда-нибудь через пропасть.
Рассвет не замедлил. Звезды меркли, небо бледнело; высоко-высоко белыми грядками появились облака. Востока видно не было, но розовые пятна зари заиграли нежными переливами на самой середине неба, указывая на близость появления солнца. Внизу, на далекой земле лежали тени; молочная полоса тумана, будто пыльная, широкая дорога, изгибалась у подошвы горы.
— В путь, господа, не пора ли? — сказал наконец крепко прозябший Иван Яковлевич.
— Пора, пора! — отозвались другие.
Все стали выбираться из пещеры.
Михаил Степанович подошел к окну и снова окинул взглядом необъятную картину внизу.