Вот только инквизиции и закона о защите чувств только верующих мне и не хватало! Я в своем мире на бедославных во всю голову насмотрелся, еще в Ашшории эту похабень разводить — да ну нафиг!
— Ай-я-я-я-яй, преосвященный, как же ты меня такой новостью расстроил, прямо весь аппетит аж пропал от сего прискорбного известия. Нешто такие дела творятся в нашей возлюбленной Солнцем стране?
— Увы мне, боюсь что так. — ответил главножрец.
— Однако, насколько я помню Явана, он никогда не был особо религиозен. — заметил Щума. — Может ли быть так, просветленный Йожадату, что он лишь развивает некую философскую теорию, и прознатчики твои ошибаются?
— Утверждать, что Небесная Дюжина не является носителями божественного достоинства, это философия, скажешь ты? — фыркнул примас.
— Ну полно, полно, не спорьте. — примирительно произнес я. — Надобно выслушать мнение и обвиняемого тоже, а не выносить суждение лишь на основе доносов и домыслов.
Повернувшись к стоящему у входа на террасу караулу я поманил к себе одного из Блистательных — Дафадамина, что давеча встретил меня у потайной калитки.
— Голубчик, а нету ли у тебя близких товарищей-витязей в городском гарнизоне? — спросил я Блистательного.
— Имеются, государь. Четверо. — ответил гвардеец.
— Тогда вот что. Нынче, как сменишься с караула, бери их под свою команду, и отправляйся в Араш-Алим. Там найдешь философа Явана Звезды Сосчитавшего и доставишь во дворец.
— Что если станет сопротивляться? — уточнил Дафадамин.
— А я ему письмо напишу, что видеть его — моя царская воля. Вместе со всеми прочими бумагами и деньгами на дорогу получишь у меня, я в кабинете буду. Ну а кто царскую волю не желает исполнять, сам понимаешь… Латмуру только доложиться не забудь.
Блистательный молча кивнул.
— Лично рассмотрю дело этого охальника. — повернувшись к Йожадату произнес я.
— Не привлечет ли столь высокий суд ненужного внимания к Явановой ереси? — нахмурился примас.
— А и пускай его. Мы оный вздор публично разоблачим, а самого расплетыгина сына приведем к покаянию. Ну, или покараем примерно, коли будет упорствовать в своем прискорбном заблуждении. — не стал спорить я. — Зато, согласись преосвященный — ни одна сволочь не посмеет сказать, что жрецы-де тайком неугодного засудили, просто потому, что его рожа первосвященнику не понравилась.
Делавший в этот момент глоток из кубка Золотой Язык замер, словно каменный истукан, затем аккуратно опустил сосуд на стол и с едва слышным сипением втянул воздух в легкие.
— Опять же, вот ты говорил, что у Явана, якобы, есть приспешники и в самой Аарте, на достопочтимого Щуму ведь, поди, намекал. А ежели ересь в ряды твоих сподвижников пробралась? Если Явану кто из Конклава споспешествует? Есть у тебя гарантия, что это не так? Нету. И можно ли в такой ситуации церковному — не твоему личному, заметь, а коллегиальному, — суду доверять? А в себе я уверен — до сего дня и не слыхал об этой ереси, а, значит, и разделять ее никак не могу.
— Склоняюсь пред вашей мудростью государь. — ответил Йожадату. — Но… Не может ли случиться так, что Яван Звезды Сосчитавший обладает и выдающимся даром ритора?
— В жизни за ним такого не водилось. — усмехнулся Щума. — Нуднее философа я и не знаю.
— Ты не видел его несколько лет, достопочтенный. — примас ответил наставнику царевичей язвительной улыбкой. — Это долгий срок и он мог измениться.
Мндя, глядя на эту парочку зримо себе представляешь, что такое «система сдержек и противовесов ветвей власти». Ну, если у нас и в остальных сферах такое же змеиное гнездо… Боги, как Каген с этим кублом уживался?
— Что если государь… не сможет быстро найти нужных слов, дабы осадить Явана? Не взыщите за мои сомнения, ваше величество, но вы провели большую часть жизни в Обители Святого Солнца, в благодатном месте, а не оттачивали мастерство в словесных поединках.
— Ну, кой-чего тоже умею, ты не беспокойся. — усмехнулся я. — Опять же, я с этим еретиком не один на один общаться буду. Тебя с Конклавом в качестве консультантов позову, гильдию философов, опять же.
— Как, повелитель — всю? — удивился Золотой Язык.
— Поприсутствовать, конечно, никому возбраняться не будет — ни философам, ни простым инокам, — я же прилюдно его судить собираюсь. Но в помощники тащить всех подряд, это непроизводительно.
— Непро… Как-как вы сказали? — заинтересовался философ.