Отсрочивать закладку полусекретной верфи — окрестности Чаячьего мыса каменисты и неплодородны, живет там едва ли не полтора человека и смотритель маяка, — мне не хотелось, ибо деньги, которых сейчас в казне пока еще хватает, очень скоро могли бы иссякнуть, поддаваться же на вымогательства этого прохвоста, означало бы не только ухудшение отношений с остальными владетельными, но и демонстрацию собственной слабины, на что идти мне ну никак нельзя. Съедят-с.
И вот тут на помощь мне, неожиданно, пришел Утмир.
Мальчик, поначалу слушавший все споры и препирательства предельно внимательно, с приближением обеда от всей этой болтовни уже изрядно устал, к тому же деятельная и кипучая его натура требовала выхода, так что в какой-то момент он, насупившись, вдруг стукнул кулаком по подлокотнику и довольно громко произнес: «Никак такое неможно, дедушка-государь!»
— Что ты имеешь в виду, царевич? — мне и самому было крайне любопытно это узнать.
— Ну как же? Ведь владения делят те, у кого их и так немало, а вот князь, у которого и нету ничего, кроме твоей милости, не получит, выходит ничего! — младший сын Тыкави скорчил недовольную рожицу.
— Да о ком ты говоришь-то? — искренне удивился я.
— О твоем, государь, коте. — ответил мальчик. — Служит он тебе верно, статус имеет союзного князя, а тут Вовк Зорийский норовит себе все захапать, ни кусочка земли для князя Мышкина не оставляет!
Немая недоуменная сцена, которую изобразили все собравшиеся во время обличительной речи Утмира, продлилась недолго — почти сразу после того, как мальчик закончил зал совета взорвался хохотом и восторженными восклицаниями, в общем и целом сводившимися к требованию «поперед царского кота этому прохвосту земли не давать».
Забегая вперед надо сказать, что царские владения в Большой Степи с чьей-то легкой руки начали именовать не иначе как «Мышкино княжество», а витязи из этих земель ходили в бой исключительно под клич «Во славу царского кота!»
После эдакого афронта Вовку настаивать на раздаче слонов особой упитанности было уже как-то не с руки, — он даже добродушно посмеялся вместе с прочими владетельными, — но внутренне, зуб даю, наверняка костерил младшего из царевичей последними словами.
Ну еще бы, он-то полагал, что у него сильные позиции для торга, а тут такой литовский праздник Обломайтис…
Что интересно, Утмирова эскапада и Валиссе, судя по кислой роже царевны, не сильно-то по душе пришлась. Вот послал же Солнце в невестки такую курицу… Нет, ну Солнце бы такую не послал!
— Полно, полно князья. — начал угомонять я разошедшихся владетельных. — Посмеялись и довольно. Сейчас объявляю в заседании совета перерыв — время-то обеденное, — а через пару часиков давайте уже снова соберемся, и закончим обсуждение.
Я человек пожилой, мне режим соблюдать надобно.
Перед обедом (на который напросился князь Хатикани) я заглянул к себе в кабинет. Просидевший всю первую половину дня на приеме Тумил тут же явился туда же, и начал раскладывать по стопочкам всевозможные челобитные, доклады и прочие прошения, комментируя, в какой стопке что находится. Причем больше всего это действо в его исполнении напоминало предъявление справок паном Гималайским из «Кабачка 12 стульев».
— Смотрю, ты справляешься. — отметил я бюрократические успехи своего стремянного.
— Деды помогают. — нехотя признался парень. — А я так, на особо надоедливых просителей рявкаю. Величество, ты бы уже подыскал бы себе нормального секретаря, а? Не мое это, бумажки перекладывать.
— Не спеши. Мудрость рождает смирение, смирение порождает терпение и спокойствие. — наставительно произнес я, затем, оценив выражение скепсиса на его мордашке, добавил. — Я уже отцу Тхритраве отписал, пускай мне Люкаву пришлет.
Тумил озадаченно поглядел на меня.
— Величество, а ты часом не заболел? Он же гнида конченная!
— Для царского секретаря сие скорее большое достоинство. — флегматично ответил я, проглядывая корреспонденцию. — Это ты, добрая душа, непочтительного надоеду пошлешь ко всем друджам, да и забудешь. А он и запомнит, и припомнит, когда время придет, и о подозрительном поведении непременно накляузничает.