— Но некоторые не вполне согласны с тобой, считают, что тебе везет потому, что ты ловко сочетаешь производство с политическими кампаниями. Когда критиковали Линь Бяо и Конфуция, ты одновременно занимался производством, когда критиковали Дэн Сяопина — то же самое, сейчас критикуют «банду четырех» — ты снова нажимаешь на производство. И нигде не теряешь ни минуты, а окружающие деревни не могут догнать тебя ни в том, ни в другом…
— Выходит, я и есть «вечно красный»!
— Да, ты сам себе подходящий ярлык наклеил! — рассмеялся Цю Бинчжан.
— Ну что ж, товарищ Цю, я рад, что вы обследуете нашу деревню, — холодно сказал Ли Ваньцзюй, вставая. — Красный я или не красный, а это прозвище я не сам себе дал. И критические кампании не я выдумал. У меня для этого нет ни способностей, ни прав, я всего лишь деревенский партийный секретарь и подчиняюсь начальству. Что начальство скажет, то я и делаю, кого велит критиковать, того и критикуем. Критика прошла — и верхи, и низы довольны; работа идет хорошо — коммунары счастливы…
Цю Бинчжан тоже встал:
— Ваньцзюй, ты не волнуйся — твое дело разбираю я.
Ли Ваньцзюй взялся за руль велосипеда и еле заметно усмехнулся:
— Товарищ Цю, я ценю вашу доброту, но, если разобраться, я ведь никого не избил, не ограбил, к «банде четырех» не принадлежу, так что чего мне волноваться?
— Ну и человек! — покачал головой Цю Бинчжан. — Учти, что уком не считает тебя «вечно красным».
— Вот в это я верю, — ухмыльнулся Ли Ваньцзюй. — Когда руководство не поддерживает, начальство не заботится, то и красный может перестать быть красным! Скажу вам откровенно, что я и не мечтаю о такой славе. Не ищи беды, тогда и врагов не будет, я уже всего досыта натерпелся!
— Ты еще долго будешь мне дерзить? — рассердился Цю Бинчжан. — Я же все честно тебе сказал: на тебя донесли. Но я уже провел расследование и выяснил, что ничего серьезного за тобой нет. Единственное, чего я не понимаю, — как в вашей деревне поднимают производство.
— Ну это легко уладить, — сощурился Ли Ваньцзюй. — Вы ведь сегодня торопитесь? А когда будете посвободнее, заезжайте снова в нашу деревню, прямо в мой дом, захватите с собой бутылочку доброго вина, я приготовлю закусок, вот и поболтаем! Я подробно вам все доложу.. Согласны?
Цю Бинчжан засмеялся, а сам подумал: «Ну и ловкая обезьяна этот Ли Ваньцзюй!»
В деревне ничего не скроешь. Любая весть — величиной хоть с горошину, хоть с конопляное зернышко — неизвестно как, без всяких крыльев долетает до всех домов. А тем более такая важная весть, как приезд заведующего канцелярией укома, об этом мигом начали судачить во всех дворах. Не спасло и то, что заведующий предупредил: «Заседание носит закрытый характер, никому о нем не рассказывать!» Вся деревня сразу узнала, что на Ли Ваньцзюя подан донос.
Когда к вечеру Ваньцзюй добрался до дома и поставил свой старенький велосипед под крышу, его дородная и мощная супруга Линь Цуйхуань тут же вылезла на крыльцо и, точно колода, загородив собой дверь, заорала:
— Сколько раз я тебе говорила, чтоб бросил свое секретарство! Ты меня не слушал, все славы хотел, насладился, но теперь баста! На тебя в уезд донесли, дождался! Так тебе и надо, обормоту! Поглядим, что теперь с тобой будет!
Никого и ничего не боялся Ли Ваньцзюй — кроме гнева своей «колоды». На этот раз он снова прибег к испытанному методу и, не произнеся ни звука, прошмыгнул в дом. Зачерпнул ковшом холодной воды, с шумом умылся и, украдкой взглянув на жену, осторожно спросил:
— Вы уже поели?
— Нет, будем тебя ждать, пока с голоду помрем!
Ли Ваньцзюй вытерся, тихо вошел в комнату и сел на кан. Достал трубку, медленно закурил. Он прекрасно знал, что жена тоже вошла, но притворился, будто не видит этого.
— Ну как, досыта назаседался? — злобно продолжала Линь Цуйхуань.
— Даже поесть не успел. Не осталось ли чего? — все тем же извиняющимся тоном спросил он.
Лицо жены потемнело:
— Как же, осталось! Жареные пельмени, свинина с лапшой, яичница да фунт печенья!
— Ну что ж, для меня довольно, — заискивающе улыбнулся Ли Ваньцзюй.
— Вот посадят тебя в тюрьму, никто передачи не будет носить!
— Ты сама говорила, что там два раза в день кормят. А если хорошо работаешь, так еще деньги платят!
— Ну и иди туда, коли неймется!
С этими словами она повернулась и вышла. Некоторое время гремела в кухне кастрюлями и мисками, потом вдруг принесла миску пахучей кукурузной каши, тарелку жареной лапши с луком, тарелку соленых овощей и швырнула все это на стол: