Что-то подсказывало Лян Цисюну, что он не может согласиться, уступить даже ради любви. Мужское самолюбие? Он был готов к этому столкновению любви и самолюбия, даже предчувствовал, что самолюбие победит. Его весна принадлежит ему, и Ли Хуэй будет принадлежать ему.
Придорожные ивы напоминали клубы зеленого дыма. Ивовые ветви будто что-то хотели сказать, касались его лица, успокаивали. Эти ветви, как волосы Ли Хуэй, похожи на водопад, источают приятный запах. Ли Хуэй с детских лет любила свои непокорные длинные волосы. Она подрастала, и волосы становились все длиннее и длиннее. Еще совсем маленькой она играла в жмурки, упала и пробила себе голову. В больнице решили делать операцию и волосы остригли. Как она плакала… Потом, конечно, все позабылось, волосы постепенно отросли, но она часто еще плакала во сне. Когда Ли Хуэй выросла, ей стал сниться один и тот же сон: она взлетает, летит, поднимается все выше, к самому синему небу, выше облаков и достигает наконец небесного царства. Тут волосы ее начинают расти, становятся удивительно длинными — до самой земли… Потом она стала красивой, привлекающей внимание девушкой, и ее длинные волосы делали ее еще более необычной и притягательной. Но потом пришла «все сметающая „великая культурная революция“», Ли Хуэй стала хунвэйбинкой и сама сделала себе короткую, «революционную», прическу… И опять прошло время, и ее собственный яростный энтузиазм стал казаться ей смешным. Ли Хуэй снова отпустила волосы, и ножницы больше не прикасались к ним. И сегодня ради того, чтобы избавиться от разговоров, расспросов, давления начальства, чтобы получить одобрение окружающих, чтобы стать передовиком, — ради этого она должна опять подстричь свои волосы? Может ли она на это пойти? Лян Цисюн надеялся упросить ее: только на этот раз, ради него, ради их любви. Лян Цисюн никогда в своей жизни не волновался так, как сегодня. Он так любил ее, так мечтал о ней, так хотел увидеть ее, хотя бы на одну минуту! Дорога как будто растягивалась у него под ногами, мимо, словно поток воды, неслись машины — светящаяся огнями река.
Вот и знакомый квартал на Садовой. Дом пять, третий подъезд, квартира 303 — там живет Ли Хуэй. Он вспомнил, как пришел к ней в первый раз. Пришел смотреть те самые фотографии, которые она сняла на Тяньаньмэнь четвертого апреля и только теперь проявила. День был такой же жаркий. Дома она одна, он застал ее за обедом. На ней розовая нейлоновая блузка, и в вырезе видна грудь — ровно настолько, чтобы ничего не показать, но заставить волноваться. Она заметила его реакцию, простодушно оглядела себя и, засмеявшись, накинула какую-то кофточку. Потом подвинула ему стул:
— Ну что ты стоишь, садись поешь. У вас дома, наверное, не едят так рано? Попробуй мое произведение! В степи я научилась ездить на лошади и готовить. Вот, все эти овощи приготовила я, и вот еще. Выпей стаканчик — можешь обыскать весь свет, но такого не отыщешь.
Вино! На ее губах непонятная улыбка. Она налила в стакан красное, как кровь, вино. Лян Цисюн каким-то отсутствующим взглядом смотрел на этот стакан. Ли Хуэй, не сдержавшись, рассмеялась:
— Что с тобой? Только не говори, что ты тоже был хунвэйбином! Надо забыть эту боль и сумасшествие… — Закрыв глаза, она вдруг замолчала, как будто усилием воли заставила себя больше ничего не говорить. Но Лян Цисюн почувствовал, что из сердца ее, как клич, рвется крик и если он вырвется наружу, то огнем зажжет все вокруг.
Как часто чувства человека находятся в мучительном противоречии. Именно в таком состоянии находился Лян Цисюн. Он стоял перед дверью 303-й квартиры, сердце его, казалось, остановилось. Не было сил даже позвонить. Вдруг раздался какой-то легкий шум, заставивший его вздрогнуть. Дверь приоткрылась. На Ли Хуэй был надет белый фартук, она заметила Ляна, и в ее взгляде ему почудилась неприязнь.
— А-а, это ты. Так рано? Заходи, заходи — будешь уговаривать постричься или проинспектируешь мою папку с рисунками?
— Ты… ты откуда знаешь?
Ли Хуэй скорчила гримасу и рассмеялась:
— Ай Лимин говорила с Да Ляном. Хотела, чтобы он наставил меня на путь истинный.
Лян Цисюн не мог смотреть в ее глаза — такие яркие и такие безжалостные. Их взгляд бил в самое сердце. Он сказал тихо:
— Нет-нет, Ли Хуэй. За кого ты меня принимаешь? Ты же знаешь, как я к тебе хорошо отношусь. Честное слово…
— Нет. Можешь не надеяться… — Ли Хуэй прикрыла дверь, сняла фартук и вытерла руки. — Когда я работаю, то совсем не думаю о том, как бы стать передовиком. И не собираюсь делать себе для этого две косички.