Пройдя через ряды деревьев, мы наконец увидели кирпичное строение высотой примерно в два человеческих роста, перед которым стояла плита из белого нефрита с надписью: «Усыпальница престолонаследника». Я спросил У Югуя, когда жил этот принц, но он тоже пробормотал нечто невразумительное. Старики утверждают, будто престолонаследник относится к эпохе Тан[8]. Когда его похоронили, император дал сторожу усыпальницы свою фамилию — Ли. От этого сторожа и происходит почти все население деревни, вот почему фамилия Ли здесь особенно распространена.
Я не сведущ в танской истории, но уверен, что эта легенда не имеет под собой никаких оснований. Столица династии Тан была в Чанани — как же престолонаследника могли похоронить здесь, да еще не назвать на памятнике его имя? К тому же эпитафию должен был сочинить какой-нибудь знаменитый человек и подписаться под ней. Ясно, что эта усыпальница — подделка. Но У Югуй, услышав мои рассуждения, был очень недоволен, как будто сомневаться в подлинности усыпальницы — все равно что сомневаться в его собственной биографии. Забавно!
Плодовый сад был разбит в 1962 году и занимает целых тридцать му[9]. Водя меня по саду, У одновременно рассказывал его историю. Оказывается, несколько десятков му вокруг усыпальницы престолонаследника всегда считались священной землей, чем-то вроде заповедника, куда посторонние даже войти не могли. И пастухи не решались гонять туда баранов, боясь потревожить императорского отпрыска, спящего вечным сном. Если разгневать его, это будет страшным грехом, который принесет беду всей деревне. В 1958 году, когда в стране помешались на плавках чугуна и стали, народная коммуна решила «запустить свой искусственный спутник земли» и создала специальную роту лесорубов, чтобы использовать здешнюю рощу на дрова. Крестьяне умоляли их остановиться, запугивали громом небесным, но лесорубы были неумолимы. В конце концов, немного сжалившись над земляками, они оставили четыре больших сосны вокруг самой усыпальницы, а все остальное срубили подчистую.
Да, это урок нам… Сколько таких глупостей мы натворили за последние десятилетия!
У Югуй сказал, что, когда в 1960 году начался голод, некоторые деревенские считали это карой за то, что потревожили душу престолонаследника. А когда секретарем партбюро стал Ли Ваньцзюй, он предложил разбить на вырубке сад. Бюро согласилось, но многие коммунары выступили против. «Разве вам не хватает возмездия за пятьдесят восьмой год? — спрашивали они. — Если снова тревожить землю над головой престолонаследника, то в деревне вообще ни одного живого человека не останется!» Партбюро провело среди них большую воспитательную работу, однако коммунары стояли как пни. В конце концов Ли Ваньцзюю пришлось созвать общее собрание и объявить, что разбивке сада мешают помещики и кулаки. В действительности же они не делали ничего особенного, только повторяли вслед за всеми, что нельзя гневить душу престолонаследника. Ли Ваньцзюй просто хотел «убить курицу, чтобы показать обезьяне», то есть поучить массы на примере помещиков и кулаков. Однако этот прием не подействовал: массы критиковали вредителей, а сами по-прежнему не желали ничего делать. Видя, что собрание проваливается, Ли Ваньцзюй пошел на новую хитрость и заявил: «Разбивку сада придумал не я, а престолонаследник, явившись мне во сне. Он был в желтом халате, с тремя звездами над головой и сказал: «Деревья — это мое одеяло, трава — моя одежда, а вы все деревья срубили и траву выкосили. Теперь холодно лежать мне в земле. Немедленно посадите деревья, и тогда я забуду ваши прошлые грехи!» Ли Ваньцзюй говорил так складно, что все крестьяне поверили и на следующий же день стали наперебой сажать деревья. С тех пор сад ежегодно дает бригаде чистый доход, молодые коммунары поняли преимущества многоотраслевого хозяйства, но некоторые все-таки утверждают, что это им престолонаследник помог. Как видно, даже вранье Ли Ваньцзюя иногда приносит пользу.
Днем звонил секретарь Фэн и приказал мне срочно вернуться в уезд, чтобы подготовиться к совещанию по хлопку, которое дней через десять будет в центре провинции. Проверку дел в Наследникове придется на этом прекратить. Я обменялся данными с Ваном, и мы пришли к такому единому мнению: Ли Ваньцзюй выступал сватом у сына кулака, однако это нельзя считать утерей классовой позиции. Дети помещиков и кулаков — все-таки не сами помещики и кулаки. Наша партия учитывает социальное происхождение, но не замыкается на нем, а главное значение придает поступкам человека. Хорошо, что Ли Ваньцзюй придерживается такой политики. То, что он в определенные сроки созывает собрания по критике вредителей, тоже свидетельствует о сравнительной твердости его классовых представлений.