Вот бледная рука страшной гостьи сорвала с лица фату: перед царевной Люба Кадашева.
Но, Боже, как она изменилась: сразу и узнать ее невозможно! Куда девалась нежная юность и свежесть ее лица прелестного? Куда девался знойный румянец, блеск черных глаз с поволокою? Тусклы и страшны теперь глаза эти; смертельная бледность покрывает щеки; многими годами состарилась Люба и ничего не осталось от прежнего ее оживления: будто мертвец перед царевной.
— А, это ты! — помимо своей воли теряясь, проговорила Софья. — Но в каком ты виде, как ты ужасно изменилась! Откуда ты? Что было с тобою?.. Поди, переоденься… На тебе кровь, лохмотья… Как смела ты явиться ко мне в такой одежде?
— Мне некуда идти переодеваться, — отвечала Люба глухим голосом, — я пришла навсегда проститься с тобою, царевна…
— Что это значит? Что за выдумки? Как ты говоришь со мною и о чем говоришь ты?..
«Она сошла с ума, — подумала Софья, — но что было с нею? Надо узнать!»
А Люба стояла и странно усмехалась…
— Я знаю, о чем ты думаешь, — наконец заговорила она, — ты думаешь что я безумная. Нет, ошибаешься, царевна, — я была безумной, всю жизнь была безумной… Но теперь-то просветлел мой разум, ты меня вылечила… И вот я пришла проститься с тобою… сказать тебе одно слово…
Царевна молчала. Ее тянуло к себе с неотразимою силою это страшное, непонятное лицо Любы, и она глядела на него не отрываясь. И в то же время ей становилось как-то жутко, так, что даже холод пробегал по ее членам.
— Немного прошло с того времени, — продолжала Люба, — как я, глупая, безумная, позабыв все на свете, бежала к тебе. Ты приняла меня, задарила, заласкала… и кабы знала ты, кабы ведала, как дорога ты была мне! Страшно подумать; заместо Бога я тебя почитала!.. На тебя я молилась, ты казалась мне небесным жителем, за тебя я готова была идти на лютые мучения!.. Сколько слез по ночам пролила я о твоем горе-несчастьи, про которое ты мне говорила… Но вот, царевна, ты теперь и счастлива, — но знаешь ли ты, как и откуда к тебе пришло это счастье? Да, знаешь, что оно добыто кровью людей невинных! Ты глядишь на меня и видишь на мне лохмотья, кровь… А я на тебе вижу больше крови — ты вся в крови! Все лицо у тебя в крови! — Кровь из губ сочится… Ты упилась ею, ты ею захлебываешься!.. Много… много на тебе крови и ничем ты ее не смоешь!.. Царевна, без числа всяких ужасов навидалась я… Но ничего страшней тебя не видела… Так не думай же, что ты счастлива, что все твои пожелания исполнены. Ничего не исполнено — отныне лютая жизнь твоя начнется и конца ей не будет. Где бы ни была ты, везде — и на царском престоле — за тобою будут стоять мертвецы кровавые. Никуда не убежишь ты от них… Смотри, вот они… здесь, кругом тебя… Мне тяжко, мне страшно глядеть на них, а на тебя глядеть еще страшнее!.. Я бы никогда и не пришла к тебе, если бы не вспомнила того первого дня, когда тебя увидела, того дня, когда на тебе еще не было крови, и когда ты казалась мне ангелом… Я пришла тебе сказать, царевна: одно только есть для тебя спасение — брось все, беги!.. Беги к Богу… Молиться! Молись дни, молись ночи, Бог милостив; может, видя твое великое покаяние, отведет он от тебя страшных покойников… Молись, молись о них, невинно убиенных тобою!..
Царевна стояла неподвижная и бледная… Она хотела говорить — ее язык не слушался. В голове у нее мутилось, вот она уж ничего не понимает, не слышит слов Любы, да Люба и кончила и тихо вышла из покоя царевны.
Прошло несколько мгновений, Софья опомнилась, кинулась к двери, бежит по теремным переходам…
— Ловите безумную, ловите! Не выпускайте из терема!.. — кричала она.
Со всех сторон сбежались женщины.
— Кого ловить? Кого, царевна? Про кого говоришь ты?
— Кадашева, Кадашева здесь была… Куда она скрылась? Ищите, ловите ее, приведите ко мне!
Но никто не видел Любы. Она успела незаметно скрыться из терема.
Царевна опять вернулась к себе и силилась отрешиться от страшного впечатления, произведенного на нее этой неожиданной, непонятной сценой, силилась забыть и Любу, и ее слова безумные.
— Мало ли что она говорит, сумасшедшая девка! — успокаивала себя царевна, и начинала она думать о торжестве своем, о счастье, которое ей улыбается. Старалась воротить прежние светлые мысли, с которыми за несколько минут входила в свои покои. Но прежние светлые мысли не возвращались.
Мучительный страх охватил царевну. Она невольно оглядывалась в вечерних сумерках, и все ей казалось, что она окружена какими-то призраками. Вот эти призраки начинают воплощаться, яснее и яснее вырастают они перед нею, она узнает их, узнает каждого. Вот перед самым лицом ее из полумрака выделяется седая голова с длинной и белой, как шелк, бородою, открываются тихие разумные очи Артамона Сергеевича Матвеева…