Когда до дома оставалось около двадцати шагов, один из воинов вскинул руку и громко произнес:
— Чан!
Охотник догадался, что им приказывают остановиться. Его спутники также повиновались. Шанкар не сводил взгляда с суровых лиц. Под их пристальным взором он ощущал себя неуютно. Кудахтанье кур, визг свиней и пение птиц создавали вокруг идиллию гармонии и покоя. Но только не для них. Не для чужаков.
— Нин щи щай?
— Я... — осторожно начал Шанкар, — я не понимаю.
— Нин щи щай?! — требовательнее повторил воин, еще сильнее нахмурившись.
Охотник увидел, как рука бойца крепче сжала копье. Сердце в груди забилось учащенней, на лбу выступила легкая испарина. Осязаемое напряжение повисло в воздухе.
Облизав пересохшие губы, Шанкар медленно произнес:
— Мы из Мохенджо-Даро.
В глазах стражников загорелся огонек любопытства. То ли узнали уже знакомый говор, то ли название города они где-то слышали. Спустя пару мгновений лицо одного из них озарилось догадкой.
— Хеньжё-Харо?
Охотник быстро кивнул. Каран продолжал цепляться за него и с опаской поглядывал на собак. Звери отвечали подозрительными взглядами, однако внешне были спокойны. Абхе скрестила руки, дабы прикрыть обнаженную грудь, помня слова Кали о том, что оголяться здесь не принято. Девушка чувствовала себя крайне неуютно.
— Цзы Хэн! — прокричал один из стражей.
За округлой дверью дома началось какое-то движение. Однако хозяин жилища не спешил появляться. В окне слева кто-то мелькнул. Несмотря на то, что глава деревни не торопился, Шанкар почему-то догадывался — этот цзы Хэн уже давно наблюдал за ними.
Наконец, спустя пару минут томительного ожидания, дверь со скрипом распахнулась. На пороге показался высокий и худощавый мужчина. Черные волосы были заплетены в забавные косички, свисающие по бокам. Таких причесок охотнику раньше видеть не приходилось. Из-под густых бровей на мир смотрели карие глаза. Их колючий взгляд оценивающе пробежался по путникам. И Шанкару почудилось, что он увидел недовольство во взгляде старейшины. Тонкие губы цзы под орлиным носом вытянулись в волевую линию. Маленькие усы чуть дернулись. Старейшина переступил порог и вышел на солнечный свет. Красное одеяние свободного покроя с подолом чуть ниже колен ярко выделялось на фоне простых рубах стражников. Пытливый взгляд охотника заметил под этой тканью странную одежду, прикрывающую ноги. Она походила на мешок или тюк для зерна. Шанкар раньше ничего подобного не видел, однако не стал заострять внимания, ибо невежливо так в открытую рассматривать незнакомца. Особенно, если ты чужак и просишь помощи. Хэн опирался на деревянный посох, украшенный непонятными письменами черного цвета.
Пройдя несколько шагов, старейшина остановился в нескольких локтях[1] от них. Его глаза продолжали буравить путников взглядом из-под нахмуренных бровей.
Помня заветы Кали, Шанкар поклонился. Не слишком небрежно, но и не слишком низко.
«Не ниже пояса... и не смотреть выше подбородка без дозволения. О, Богиня-мать, надеюсь Абхе сделает то же самое».
Он не решился оборачиваться, чтобы проверить, но пока вроде все обошлось. Только Каран продолжал цепляться за него обеими руками. Но старейшину паренек, похоже, мало интересовал. Он продолжал пристально рассматривать охотника и девушку.
Наконец спустя минуту он рявкнул. Да так, что Шанкар чуть не подпрыгнул.
— Нин щи щай?!
«Орет, как курносая обезьяна».
— Досточтимый цзы Хэн, — медленно начал охотник, — мы из Мохенджо-Даро. Спасемся от голода и... — он на миг замялся, — пустыни. Прошу не сердиться за наше... вторжение.
Слова Шанкару давались нелегко. Он тщательно пытался их подбирать, дабы те звучали максимально учтиво. При этом охотник не поднимал головы, что было очень непривычно и сильно сковывало. Даже Верховный жрец Мохенджо-Даро не требовал подобного преклонения. А тут какой-то староста деревни. Шанкар представил, как он склоняется перед Нараяном и едва сдержал ироничную усмешку.