2018 год – год столетия со дня кончины графа Сергея Дмитриевича Шереметева. Этот прозорливый и талантливый исследователь достоин того, чтобы память о нём и его трудах сохранилась в памяти благодарных потомков, грядущих поколений россиян, любящих и изучающих историю своего Отечества.
Глава 1
Скрещенье судеб
(1591–1598 гг.)
Долгая прелюдия русского перегрева (1591–1601 годы)
В полдень мая в 14-й день 7099 года от Сотворения миру (1591 год по Рождеству Христову) дородный и широкоплечий в тёмно-вишнёвом кафтане, подпоясанном кушаком, старший дьяк государевой Дьячей избы города Углича Михаил Битяговский степенной походкой, многоопытного служилого человека вышел на высокое крыльцо своего дома. Оборатясь в сторону золотых крестов кремлёвского Спасского собора, наложил три раза крестное знамение на себя и тяжело вздохнул. Покачав головой и расправив усы, стал спускаться вниз, и, поскрипывая ступенями крыльца, прошёл на конюшню. На дворе сиял тёплый, яркий, майский день. В прохладной полутьме, пропахшей конским потом, навозом и сеном конюшни, негромко фыркали лошади, и слышен был храп спящего человека.
– Филиппка, иде ж ты? А ну ка, подь суды! – повелительно, но негромко позвал дьяк, обращаясь к своему холопу-конюху.
Храп прервался. Где-то в глубине тёмного помещения невысокий человек вскочил со своего ложа и бегом направился к выходу.
– Зде ся, аз господине, – покорно отвечал конюх, появившись в просвете воротного проёма и стряхивая клоки сена со своей вихрастой головы. Заискивающе, виноватыми, заспанными мутновато-синими глазами вперился в Битяговского.
– Всё спишь днём. Плетей бы табе! Благо, што лошадушек блюдёшь и холишь, а то бы задал, – без угрозы в голосе, и даже почти по-доброму произнёс дьяк.
Виноват, господине, устал аз. Всю то ноченьку не спал, за лошадками доглядывал и буланому нашему копыта стриг и опиливал. Припадать стал буланый на правую переднюю, – оправдывался конюх.
– Это ты Филиппка, молодец, своё дело знашь, но сиречь о другом, важном деле побаим с тобою, – переходя на шёпот, промолвил Битяговский. – Что вчерась я тобе наказывал, сполнил? Возок-то двухосный, крытый льняной материей, готов ли? – уже серьёзно и тихо спросил дьяк.
– Готов, господине, и две лавки в возке том устроил, и сена настелил. И припасу съестного две сумы с караваями, да с соленьями, да с другой снедью, да два горшка с кашею утресь принёс с поварни и всё уложил дальнего пути для. Всё как велено исделал, – отвечал, полушёпотом холоп, кланяясь.
– Ладно, Филиппе. Поидем ка, дозрим возок, – одобрительно молвил дьяк.
Они вышли на свет и молча прошли на задний двор за конюшню. Пыхтя, поднявшись и влезая внутрь, дьяк внимательно осмотрел крытый возок. Там действительно устроены были две прочных невысоких лавки, лежал ворох свежего пахучего сена, а в задней части возка стояли две сумы и два глиняных горшка, закрытые крышками и присыпанные сеном. Проверив всё, дьяк спустился с возка и, ухватив за ободы колёс, обеими дланями, покачал их.
– Всё проверил, господине. И ступицы жиром добре смазал, и шкворни новые забил, и оглобли осмотрел, и упряжь конскую самую лутчую подобрал. А возок-то добрый, лёгкий, двуосный. С тройкой кóней и сто вёрст пробегит не заметишь, – приговаривал Филипп, видя, что господин всерьёз проверяет порученное дело. Бывало за ним такое нечасто, ибо доверял своему конюху.
– Добре, добре, Филиппка. А пять сотен вёрст пробегит энтот возок? – спросил дьяк.
– И тысячу вёрст пройдет, господине, – отмолвил холоп, – крепкий возок.
– Твои слова, да ко Господу. Таперь ко запрягай в енти оглобли нашего лутшаго вороного, да пристяжными молодых жеребцов к яму – серого, да гнедого с белыми бабками, – велел Битяговский.
– Для какого ж важного дела, государь мой, таких добрых кóней велишь впрягать? – с удивлением спросил конюх.