У въездных ворот Коломенского стояли четыре льва, «сделанных из дерева и одетых в шерсть, похожую на львиную. Внутри львов находились часовые механизмы, пружина которых заставляла львов ворочать глазами и по временам издавать страшный рев. Внутри ворот находились четыре таких же льва. На четырех фронтонах дома написаны были четыре части света и объяснение к ним греческими буквами»[9]. Львы с хитрой механикой внутри быстро сделались добрыми знакомыми царевича.
Спустись к реке — и купайся вдоволь. А хочешь — гуляй по садам, считай золотые церковные главки, тут и там открывающиеся на равнине, если глядеть с крутого берега Москвы-реки. Сиди с книгой на солнышке в погожий день. Качайся на качелях. Да хоть парься в баньке! А не хочешь — броди, рассматривай затейливые персидские ковры или картины французского письма, совсем не похожие на творения иконописцев. Надоело? Пробуй на вкус лакомства, коих тут припасено видимо-невидимо.
Если пожелает отец — возьмет с собой на охоту, куда-нибудь в заповедные угодья, например под Измайлово или в окрестности Новодевичьего монастыря. Соберут сокольничих, и те явят свое искусство: покажут редких птиц, среди коих на вес золота ценятся белые кречеты, добудут уток к государеву столу. А захочет великий государь забавы поувесистее, так иные умельцы «поднимут» для него серьезного зверя. Алексей Михайлович обожал соколиную охоту, да и всякую другую. В своем благородном увлечении он, бывало, доходил до изрядного риска… Его страсть должна была передаться сыновьям, в том числе и царевичу Федору.
По большим церковным праздникам потомство Алексея Михайловича внимало колокольному громогласию седьмохолмой Москвы, ходило на длинные богослужения. Дети глазели на кремлевское священство в богатых одеяниях, слушали густобасых дьяконов и чудесный хор патриарших певчих. Свечной жар окутывал их на молебнах, святые строго поглядывали со стен.
В любое время года, помимо сырых недель распутицы, ездили на богомолья по древним обителям. Излюбленные места паломничества — подмосковные Троицесергиев монастырь, да Николо-Угрешский, да звенигородский Саввино-Сторожевский. В иных монастырях выстроены были особые царские палаты. Когда царевич подрос, отец стал брать его к себе в карету и беседовать, возя от одной чудотворной иконы к другой, от одних мощей к другим.
Неспешный ход царского богомолья — лучшее время для размышлений о душе и для созерцания красот, щедро созданных Богом на услаждение людскому племени…
Медленно тянутся мимо возков поля с перелесками, березовые рощи, еловые чащобы, сосновые боры. Усталых паломников принимают на отдых «путевые дворцы». Тешит забавными историями дворянская свита. Плетут замысловатые рассказы особые умельцы-бахари. Города и деревни наплывают из-за горизонта и уходят за спину. Неслышимая рябь прокатывается по озерам спелой ржи. Тишь. Покой. Шепот ветра да птичий щебет, если не в зимние месяцы совершается богомольный поход. А когда устанавливается санный путь, одна тишина сменяется другой. Снег уютно похрустывает под полозьями, молчат почерневшие леса, молчат замерзшие реки, и глубокая сумеречная синь разрезается на полосы длинными столбами печных дымов.
Мир над землей.
К несчастью, детская безмятежность Федора Алексеевича закончилась весьма быстро. Ему пришлось рано повзрослеть, а значит, понять вещи, для детского ума не предназначенные.
3 марта 1669 года ушла из жизни Мария Ильинична Милославская. Мама.
Солнце закатилось…
У царевича оставались любящий отец, братья и сестры, тетки, он не стал сиротой, его было кому обогреть и утешить. Но смерть постучалась в окошко царских палат не один раз. Она стала тут частой гостьей. И рука ее безжалостно вырывала из жизни родных для царевича Федора людей.
Вслед за матерью ушла новорожденная Евдокия, несколько месяцев спустя скончался четырехлетний братик Симеон, а через год и старший брат Алексей. Так всего лишь за год мальчик потерял четырех близких. Ему очень рано пришлось понять, что такое безвозвратность смерти. Он очень рано осознал, сколь истинно христианское смирение перед бренностью всего сущего и конечностью человеческого века…
Невыразимо жаль было брата Алексея. К моменту смерти в 1670 году он сделался красивым молодым человеком, проявлял превосходные способности. Отец в нем души не чаял. Для Федора Алексеевича старший брат служил отменным примером того, какие качества следует приобрести царскому сыну. Они всегда стояли рядом. Младший поглядывал на старшего снизу вверх, как на будущего своего государя, надежду батюшки. Даже в дворцовых документах царевича Федора впервые упомянули в связи с царевичем Алексеем. 2 сентября 1667 года у того в хоромах устроили большой семейный обед, привели всех братьев…
9
Посольство Кунраада фон-Кленка к царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу. СПб., 1900. С. 515.