Не менее благосклонны к Федору Ивановичу и провинциальные летописцы. Так, в одной из псковских летописей говорится, что царь пребывал в великом христианском подвиге, молясь Богу день и ночь.
Первый патриарх Московский и всея Руси Иов создал крупное произведение, посвященное государю Федору Ивановичу: «Повесть о честном житии царя и великаго князя Феодора Ивановича всея Руссии». Там, среди прочего, о последнем монархе из московских Даниловичей говорится следующее: «Сей… благочестивый самодержец праведный и до-сточюдный и крестоносный царь и великий князь Феодор Иванович всеа Руси древним… царям благочестивым равно-славен, нынешним же красота и светлость, будущим же сладчайшая повесть и слуха благое наслаждение, не токмо единыя Росийския богохранимыя державы, но всея подсолнечныя пречестнейши быти явися»{37}. Можно, конечно, объяснить столь ярко выраженное благоволение патриарха царю мотивами прозаическими. Иов был возвышен среди архиереев Русской церкви во времена правления Федора Ивановича и по его воле; сказалось тут и влияние главного политического дельца тех времен — государева шурина Бориса Годунова (Борису Федоровичу Иов, как никто другой, помог в 1598 году взойти на царский престол после кончины царя Федора). В 1586 году Иова возвели на Ростовскую архиепископскую кафедру. И года не минуло с этого момента, а владыка уже стал митрополитом Московским и всея Руси. А в 1589 году он вошел в нашу историю как первый патриарх всея Руси. Конечно, это скорое возвышение должно было питать естественное чувство благодарности у Иова. Но объяснение может быть и другим, гораздо проще: именно митрополит, а затем патриарх должен был хорошо знать Федора Ивановича, постоянно общаться с ним, вести богослужение в его присутствии, беседовать с монархом о духовных делах. И в конечном итоге глава Русской церкви написал о государе правду. Самую простую правду, какую видел в течение многих лет, какую знал лучше, чем кто бы то ни было.
И под пером Иова, начитанного книжника, даровитого литератора, Федор Иванович предстает истинным подвижником веры. Подчеркнуто особое почитание государем Пречистой Богородицы: к ней царь часто обращается с молениями. Разумеется, в произведении Иова нет никаких упоминаний об умственной отсталости Федора Ивановича. Конечно, первый патриарх Московский создал панегирический портрет своего благодетеля, а потому недобрых слов не стоило бы ожидать от этого текста. Но время от времени видно самое неподдельное восхищение Иова. Он нашел в российском правителе великого молитвенника и радовался этому со всей искренностью: «Аще бы и превысочайшего Росийскаго царствия честны скифетр содержаше, но Богу повсегда ум свой вперяше и душевное око бодренно и неусыпно храняше и сердечную веру… благими делами исполняше; тело же убо свое повсегда удручаше церковными пении и дневными правилы и всенощными бдении и воздержанием и постом. Душу же свою царскую умащая поучением божественных глагол…»{38}
При Иване Грозном возник знаменитый памятник русской исторической мысли — «Степенная книга царского родословия», где важнейшие события в истории страны, а также правления князей-Рюриковичей были представлены по «степеням» или «граням», связанным с «коленами» родословия. Портреты монархов во многом приближены к житиям святых, многие государи показаны как идеальные христиане. Федор Иванович в «Степенную книгу царского родословия» не мог войти, поскольку правителем он станет лишь после смерти отца. Однако Иов постарался придать своей «Повести о честном житии…» характер последней главы «Степенной книги», вписывая монарха в общий ряд его родни чуть ли не как достойнейшего из всех.
Через шесть лет после кончины Федора Ивановича началась Смута, полыхавшая на протяжении полутора десятилетий. Русские города и села, разоренные «воровскими» казаками, бандами «лисовчиков», отрядами польских, литовских, шведских интервентов, запустели. Закопченные порталы храмов зияли, словно отверстия от ружейного свинца на теле Церкви. Крепостные стены напоминали челюсти с выбитыми зубами. Печи, оставшиеся от сожженных изб, вздымали к небу заснеженные трубы. Нищие дворяне едва могли нести воинскую службу. Недостаток был во всем — от хлеба до пороха. Жизнь чуть теплилась в израненной Московской державе.