Царевича Дмитрия с Нагими также отослали подальше от Москвы — на удел в Углич. Перед венчанием Федора Ивановича на царство второй человек царской крови, стоя рядом с ним, мог вызвать у каких-нибудь столичных авантюристов надежды на еще один раунд рискованной политической игры.
Любопытно, что во всех этих перипетиях начала царствования роль Федора Ивановича просто не видна. Английский дипломат Баус, пребывавший тогда в Москве, писал о безвластии сына Ивана IV, а посол Речи Посполитой Сапега выразил суть ситуации еще резче: «Между вельможами раздоры и схватки беспрестанные… а государь не таков, чтобы мог этому воспрепятствовать». У кремлевских ворот кровь льется рекой: десятки убитых, сотни раненых, со стен с раздвоенными зубцами падают в ров стрельцы, пораженные лучниками, толпа грозится штурмовать ворота до победного конца. Люди спорят, сшибаются друг с другом, то и дело поминают имя нового царя, а где же он сам? Его как будто нет. Он как будто отсутствует. Волнения москвичей и переговоры с ними, удаление Вельского, Нагих и царевича Дмитрия из столицы словно происходят помимо его воли. Грязь дворцовых интриг не пристает к биографии Федора Ивановича за счет того, что некие выдающиеся политические деятели за его спиной ведут «большую игру», а он оказывается задействован в ней исключительно редко. Кто-то «из-под ковра» выводит народ на площадь, кто-то устраивает так, что восставшие оказались обеспечены всем необходимым для своего дела, кто-то ведет с ними переговоры, формулируя условия, при которых гибельная осада будет снята с Кремля, кто-то жертвует Вельским… Федор Иванович здесь ни при чем. Похоже, его шурин поставил в «большой игре» на Вельского, ощутил решительное противодействие со стороны великородных князей Шуйских и Мстиславских, боярина Юрьева, а также примкнувшего к аристократам дьяка Андрея Щелкалова, договорился с ними о «сдаче» Богдана Яковлевича, получил от них «добро», а затем подписал у государя грамоту, по которой грозненский фаворит был отправлен на дальнее воеводство, и могущественная знать, удовольствовавшись этим, отдала вожакам «толпы» приказ уводить людей от Лобного места. Федор Иванович играл роль пассивного наблюдателя.
Ко времени, когда скончался Иван IV и царевичу следовало занять отцовский трон, ему недоставало еще нескольких месяцев до 27-летия. Незадолго до того, как в Москве начались волнения, он венчался на царство. Это произошло 31 мая, и в день восшествия на престол государю как раз исполнилось 27 лет.
Один из очевидцев коронации, англичанин Джером Горсей, оставил подробный рассказ о ней. Этот рассказ приводится здесь с несколькими незначительными сокращениями:
«Царь вышел из дворца[6], впереди шествовали митрополит, архиепископы, епископы и главнейшие лица из монашества и белого духовенства в богатых шапках и священническом одеянии, они несли иконы Богоматери и другие, икону святого ангела царя, хоругви, кадила и много другой утвари, соответствующей этой церемонии, и все время пели. Царь со всей знатью, в определенном порядке, вошли в церковь, именуемую Благовещенской… где справлялись, согласно обрядам их церкви, молитвы и богослужения. Потом они пошли в церковь по имени Архангела Михаила, где совершили тот же обряд, а оттуда — в церковь Пречистой Богоматери, которая является их кафедральным собором[7]… В центре ее было царское место, которое занимали в подобных же торжественных случаях предки царя. Его одежду сняли и заменили богатейшим и бесценным нарядом. Царя возвели на царское место, его знать стояла вокруг по чинам; митрополит надел корону на голову царя, в правой руке у него были скипетр и держава, в левой — меч правосудия, богато убранный, перед царем помещались все шесть венцов — символы его власти над землями страны, и лорд Борис Федорович стоял по правую руку. Затем митрополит стал громко читать небольшую книгу — увещания царю творить истинное правосудие, мирно владеть венцом его предков, дарованным ему Богом… Затем митрополит благословил и возложил на него свой крест. Затем царя свели с царского места, на нем была верхняя одежда, украшенная разными драгоценными камнями и множеством восточного ценнейшего жемчуга. Она весила 200 фунтов, ее шлейф и полы несли шесть князей… Главный царский венец был надет на голову, в правой руке был царский жезл из кости единорога в три с половиной фута длиной[8], украшенный богатыми камнями, купленный прежним царем у аугсбургских купцов в 1581 году, что стоило ему 7000 марок стерлингов… Скипетр и державу нес перед царем князь Борис Федорович[9]; богатую шапку, украшенную камнями и жемчугом, нес другой князь; его шесть венцов несли дяди царя: Дмитрий Иванович Годунов… и Никита Романович, братья царской крови: Степан Васильевич, Григорий Васильевич, Иван Васильевич[10]. Таким церемониальным шествием царь подошел к великим церковным вратам, и народ закричал: “Боже, храни царя Федора Ивановича всея Руси!” Ему подвели богато убранного коня, покрытого вышитой жемчугом и драгоценными камнями попоной, седло и вся упряжь были убраны соответствующим образом, как говорят, все стоило 300 тысяч марок стерлингов… Были сделаны для него, с его князьями и знатью, подмостки в 150 морских саженей длиной, в две шириной и на три фута поднятые над землей, чтобы они могли пройти из одной церкви в другую через напиравшую толпу, так как народа было так много, что некоторые были в то время задавлены до смерти в этой толчее. По возвращении царя из церквей под ноги ему стлали золотую парчу, паперти церквей были покрыты красным бархатом, а подмостки между церквами — алым стаметом. Как только царь проходил, парча, бархат и стамет обдирались теми, кто только мог добраться до них, каждый желал иметь кусочек, чтобы хранить его как память. Серебряные и золотые монеты, вычеканенные по этому случаю, в большом количестве разбрасывались в народ. Лорд Борис Федорович был пышно и богато одет с украшениями из больших восточных жемчужин и всяких драгоценных камней. Подобно ему были одеты все Годуновы в соответствии с их положением, как и остальные князья и знать; один из них, по имени князь Иван Михайлович Глинский… имел одежду, коня и его убранство стоимостью 100 тысяч марок стерлингов, причем все очень старинное. Царица, находясь в своем дворце, сидела на престоле у большого открытого окна. Ее одежда была так богато украшена камнями и восточным жемчугом, что блестела и сверкала; на голове ее был надет царский венец. Вокруг нее находились знатные дамы и княгини. Народ воскликнул: “Боже, храни нашу благородную царицу Ирину!” После всего этого царь вошел в палату Думы (the parliament house), которая также была богато убрана. Там он занял свое царское место, украшенное, как и прежде… На столе перед ним были поставлены шесть его венцов; один из его приближенных держал царские чашу и кувшин из золота, по обе стороны от него стояли два человека, называемые рындами (kindry), в белой, затканной серебром одежде, с жезлами и золотыми топориками в руках. Князья и знать в богатых одеждах расположились вокруг по старшинству. Царь после краткой речи допустил каждого поцеловать его руку, что и было сделано, затем он перешел на свое царское место за столом, где ему с почестями прислуживали его знатные люди. Три передние комнаты, большие и просторные, были уставлены блюдами из серебра и золота от пола до потолка, одно над другим, среди них было много золотых и серебряных бочонков. Празднества продолжались целую неделю, в течение которой устраивались разные царские развлечения»{9}.
6
Имеются в виду государевы палаты в Кремле, а все действие происходит в рамках нынешней кремлевской Соборной площади.
9
У. Горсей ошибается либо пытается возвеличить в глазах соотечественников своего русского покровителя Б. Ф. Годунова: Борис Федорович не имел княжеского титула.