Но почти сразу обоим стало холодно.
— В дупло, братец! — воскликнул Гектор. — Дождь холодный, как зимой, и в воздухе сразу похолодало... В дупло!
— Надо ещё мяса отрезать, — отозвался Ахилл.
— Это я сделаю! — высунулась из «шатра» Пентесилея. — И готовить буду я. Уходите оттуда, я тоже хочу освежиться.
Герои оставили тунгу львицы висеть, поскольку в дупле для неё не было места. Молодые люди уже смирились с мыслью, что мясо придётся есть сырым — развести костёр было решительно негде. Однако у Пентесилеи были иные мысли.
Она отрубила секирой часть грудины зверя и мягкие части бёдер, затем вернулась в дупло и, очистив от листвы участок дна в «шатре», быстро и ловко выдолбила в дереве круглую ямку Шубиной чуть меньше локтя и шириной в пол-локтя. Вырубленные щепки она сложила стойкой на дне ямки, сверху положив несколько заранее приготовленных сучьев, которые мелко наломала. Щёлкнуло огниво, и в ямке, устроенной возле самого выхода, в локте от льющейся водопадом воды, запылал огонь.
— А дерево не загорится? — спросил Ахилл, с любопытством смотревший, как его жена сооружает этот необычайный очажок.
— Нет, — покачала головой амазонка. — Дерево будет просто тлеть. Там ведь свежая древесина, не высохшая и не гнилая. Она так просто не разгорится. Только оставлять огонь на ночь нельзя — придётся залить его.
Дым от костерка был небольшой, и благодаря отверстию в задней стене «шатра» и создаваемой им тяге этот дымок уносило наружу.
Пентесилея разрубила грудину на отдельные рёбра, оставив на них порядочно мяса, и сложила их над костерком, перекрещивая друг с другом. Потом стала укладывать на них тонкие полоски мяса, которые отрезала от окорока. Ещё немного, и почти весь очажок был накрыт этой своеобразной крышкой, от которой сразу потянул тонкий дымок, затрещал, капая внутрь очажка, жир, и по дуплу разлился аромат коптящегося мяса.
— Вкусо пакнет! — воскликнул малыш, задремавший было на сухой листве, но тут же проснувшийся.
— Скоро будет готово! — проговорила молодая женщина и улыбнулась, поймав восхищенный взгляд мужа.
— Я умею не только воевать! — сказала она, опуская глаза.
Когда рёбра и мясо прокоптились, Пентесилея осторожно, с помощью двух палочек, сняла их с очажка и переложила на влажные листья, сорванные за порогом их убежища. Голодные путники не стали ждать, пока еда хотя бы немного остынет, и, обжигая пальцы, сразу ухватили, кто ребро, кто полоску мяса. Несколько кусочков Пентесилея нарубила ножом помельче, для Патрокла, но он уже с аппетитом грыз ребро, облизывая жирные пальчики и улыбаясь:
— Вкусо!
Остальные ели молча, тоже наслаждаясь едой, пс замечая резкого запаха мяса, не чувствуя, что его трудно жевать. Впрочем, они почти и не жевали, глотая куски целиком. Запивать трапезу было совсем просто: достаточно наклониться к проёму «шатра» и высунуть руку — ладонь тотчас наполнялась дождевой водой.
Путники завершили свой ужин лишь тогда, когда на лиственной подстилке не осталось ни кусочка мяса.
— Ну вот! — Пентесилея усмехнулась, глядя, как мужчины, по примеру Патрокла, облизывают не только свои пальцы, но и ладони. — Кого теперь нам бояться в этих краях, раз мы поужинали львом?
— Чтобы не бояться совсем никого в Чёрной земле, остаётся съесть парочку горных карликов! — заметил Ахилл. — Но меня бы после этого тут же стошнило...
— А меня бы перед этим! — воскликнула Авлона, и на её выразительном личике появилась такая гримаса, что все, не исключая малыша, рассмеялись.
И только теперь ощутили, как начинает проходить, отпускать их безумное напряжение, в котором они прожили эти сутки.
Глава 14
После еды очажок загасили, опасаясь, что он может вызвать пожар — как-никак огонь горел прямо в дереве. Но перед этим царица амазонок палила вытопившийся из мяса жир в светильник, который, по счастью, не забыла возле пещеры, скрутила новый фитиль из волокон паутинной верёвки и зажгла огонёк, чтобы не оставлять убежище в темноте.
К тому времени уже, должно быть, наступил вечер, но это трудно было определить: грозовые тучи, плотно укрывшие небо, и сплошная стена дождя совершенно потопили свет, и в «шатре» было бы темно, почти как ночью, если бы не слабый свет очажка и не зажжённый потом светильник, который чадил и трещат, но всё же светил исправно.
Расслоив паутину на совсем тонкие, но очень прочные нити и вытащив из пояса одну из спрятанных в нём иголок, Пентесилея ловко и аккуратно зашила рапу на ноге Ахилла и свои раны на груди, не позволив мужу помочь ей в этом. Впрочем, она накладывала швы с таким необычайным искусством, что ей можно было только позавидовать — когда раны заживали, шрамы очень быстро становились тонкими и почти незаметными.