Глава 6
Вёсла гребцов ещё раз дружно ударили по воде и затем, по команде кормчего, поднялись и застыли. Корабль стремительно пробежал последние полстадия, и его киль царапнул дно, раз, другой. Спереди две пары гребцов соскочили в воду и, ухватив сброшенные им с носа корабля верёвки, по грудь в воде побрели к причалу, чтобы укрепить их на вбитых в землю столбах. Одновременно другие четыре нары рук убирали и притягивали к рее парус, только что вздутый на ветру, но теперь поникший и бесполезный.
— Ну вот мы и в Эпире, госпожа. А вот и корабли твоего отца — вон они, стоят чуть правее. Вижу, нам уже машут оттуда...
Эти слова произнёс кормчий, высокий смуглый мореход, только что оставивший рулевое весло и спустившийся с кормового возвышения. Покуда гребцы возились с канатами и с парусом, он прошёл к носовой части судна, к другому, меньшему возвышению, где, зорко всматриваясь в полускрытый утренней дымчатой завесой берег, стояла девушка, закутанная в длинный тёмный плащ. Услышав слова кормчего, она обернулась, и от этого движения, резкого и стремительного, как почти все её жесты, плащ, ничем не скреплённый на груди, соскользнул с плеч и упал к её ногам.
Она была довольно высока ростом: во всяком случае, воспевая её красоты, ни один аэд[2] не назвал бы её «маленькой птичкой» или «лёгким цветочным лепестком». У неё были длинные стройные ноги, высокая талия и упругая полная грудь. Всё это можно было если не разглядеть подробно, то заметить под мягкими складками голубой туники, схваченной нешироким тканым поясом и едва закрывающей её колени. Туника была без рукавов и позволяла видеть сверху донизу прекрасные руки, покрытые лёгким прозрачным загаром, украшенные на плечах и на запястьях одинаковыми витыми браслетами из тёмного золота с аметистами. Голова девушки была также украшена золотом, но ажурная диадема терялась в светлом сиянии её волос, вьющихся и лёгких, заплетённых в восемь тонких кос и уложенных прихотливыми кольцами среди отдельных завитков, оставленных свободными.
Всё это вместе создавало ощущение горделивой торжественной красоты — однако ощущение, и только. Лицо девушки если не разочаровывало взгляд, то вызывало что-то вроде удивления: оно было почти обыкновенным. Тонкие черты, нежная, как перламутр, кожа, прекрасные линии бровей, прямой нос с еле различимой переносицей, большие светло-серые глаза под густыми ресницами, — всё в отдельности было необычайно красиво. Всё же вместе казалось искусственно собранным, словно в мраморной статус, для которой скульптор брал разные члены у разных натурщиц, отбирая всё самое прекрасное и не думая, насколько одно сообразуется с другим. Лицо девушки всякий, рассмотрев его, назвал бы красивым, и мало кто сказал бы, что оно прекрасно...
Она стояла, опираясь обеими руками о борт, нетерпеливо притопывая небольшой ножкой в сандалии из золочёной кожи, с коваными бляшками на топких ремешках.
Позади неё, на том же возвышении, устроенном из приколоченных поперёк носовой части судна досок, стоял юноша, примерно одних с нею лет — им обоим было без малого девятнадцать.
Юноша был среднего роста, но очень крепок и мускулист. Широкие плечи, развитый, как у вполне зрелого мужчины, торс и мощные ноги делали его коренастым и кряжистым, хотя талия и бёдра его были достаточно стройны.
На первый взгляд, лицом он был полной противоположностью своей спутнице: низкий лоб, небольшие тёмные глаза с густыми, вразлёт, бровями, нос с горбинкой, выступающий, но нерезкий подбородок. Ни следа тонкости и утончённой правильности. И всё же между ними было что-то неуловимо общее, настолько общее, что с первою взгляда они казались очень схожими.
И на самом деле они были родственниками, причём близкими. Их отцы приходились друг другу родными братьями, а матери — родными сёстрами.
Красавицу звали Гермионой, она была дочерью царя Спарты Атрида Менелая и его неверной жены Елены. Юноша звался Орестом и был сыном покойного царя Микен, Атрида Агамемнона, и Клитемнестры, единоутробной сестры Елены Прекрасной, убийцы своего мужа...
— Прикажи гребцам, чтобы помогай мне сойти на берег! — обратилась Гермиона к кормчему. — Я не хочу ждать, пока корабль вытянут на сушу.
— А его и не будут вытягивать, — сказал кормчий. — Этот залив безопасен, сильных волн здесь почти никогда не бывает. Вон корабли царя Менелая стоят просто на привязи, возле берега. И наш так же станет, надо только лучше его привязать и укрепить. Я велю, чтобы с носа на берег перекинули доски и снесли тебя на руках, госпожа.