Выбрать главу

Эфра покачала головой. Её ловкие пальцы сновали по завиткам и локонам Андромахи, то кое-где слегка взбивая ту или иную прядь, то как бы нечаянно выпуская на лоб или на шею какой-нибудь завиток, чтобы придать причёске ещё большую лёгкость и нарядность. Наконец рабыня глянула в зеркало и осторожно опустила на голову своей госпожи невесомое, как туман, покрывало троянской работы — дымчато-жемчужное, совершенно прозрачное, надушенное таким же невесомым благовонием.

— Ну вот, так будет хорошо... Как же ты красива, госпожа моя! А что до того, что всем будет хорошо... — тут Эфра глубоко вздохнула, — так вот, я вижу, что тебе не хорошо. Ты четыре года мучилась, не могла решиться...

— Потому что я любила, люблю и буду любить одного Гектора, — спокойно сказала Андромаха. — И ты это знаешь.

— Знаю. Но знаю и то, что если бы Неоптолем был тебе вовсе безразличен, ты бы куда легче ему сдалась. Наплевала бы на всё и жила с мыслью, что раз уж так случилось, то ничего не поправишь. Любила бы себе Гектора и мирилась с тем, что принадлежишь другому, раз уж Гектор умер. Но я вижу — Неоптолем тебе нравится. И ты боишься его полюбить, боишься изменить Гектору по-настоящему, вот потому так и мучаешься! Ну что же... Скажи, что я, дура старая, вру!

Андромаха не рассердилась и не смутилась. Она лишь пожала плечами и несколько раз повернула голову, разглядывая в зеркале сотворённое Эфрой произведение. Потом обернулась к своей рабыне и произнесла ласково:

— Эфра, понимаешь... У каждого человека есть в душе какие-то тайники, которые лучше не открывать. Это мне Гектор говорил, и я сама теперь вижу, что это так и есть. Неоптолем — замечательный мальчик, и странно было бы мне не полюбить его. Только это другое, понимаешь? А моя женская натура хотела бы, чтобы это другое заменило прежнее моё чувство, чтобы прошла боль, чтобы стало легче. Ведь душе-то тяжело жить всё время с этой болью... Теперь всё изменится, всё будет так, как должно быть. И хватит об этом! Ступай-ка и принеси мне вина — я выпью несколько глотков, чтобы появился румянец — не то для такого платья и такой роскошной причёски я слишком бледна.

Когда рабыня вышла, молодая женщина встала и огляделась, будто впервые видела свою комнату. Это было одно из самых богатых помещений царского дворца, с самого начала отданное по приказу Неоптолема его прекрасной пленнице. Просторная комната, смежная с другой, немного меньшей, была чисто выбелена и расписана по фризу и по низу нарядным геометрическим узором. В её стенах с двух сторон располагались ниши, украшенные статуями танцующих нимф, а пол был покрыт ковром, тоже привезённым из Трои, ворсистым и мягким, как шкура ягнёнка. Спали Андромаха с сыном в соседней комнате, потому здесь стояли только стол, пара кресел, два роскошных, отделанных кожей и тканью сундука, столик с парой ларцов для украшений и для благовоний, да длинная скамья, покрытая шкурой рыси.

Андромаха некоторое время обводила всё это взглядом, мысленно вновь переживая проведённые здесь годы. Она твёрдо знала, что произойдёт меньше чем через час, и с изумлением думала, что не боится этого... Только мысль об Астианаксе, в это время беспечно игравшем где-то в саду, тяжело мучила её, рождая тайные сомнения, но она гнала их — то, что она должна была сделать, она делала именно ради него.

Убедившись, что Эфра ушла и что дверь за нею закрылась плотно, Андромаха быстрыми шагами прошла во вторую комнату и, подойдя к своей постели, вытащила из-под подушки что-то, завёрнутое в кусок тёмной ткани. Она развернула свёрток. В нём был кинжал средней длины, тонкий, в прекрасных, отделанных перламутром ножнах. Это была тоже часть троянской добычи Неоптолема, и Андромаха давно приметила его в той комнате, где юный царь хранил своё оружие. Этой ночью она похитила кинжал и очень тщательно укрепила на его ножнах длинный и тонкий ремешок, который отрезала от одной из своих сандалий.

Опахнув полу хитона, женщина приподняла правую ногу, поставила её на скамью и, несколько раз обмотав ремешок вокруг бедра, прочно привязала к нему ножны. Она опустила лёгкую ткань, оглядела себя, чтобы убедиться, что кинжала не видно, потом несколько раз прошлась по комнате, проверяя, не соскользнёт ли ремешок вниз. Но он держался крепко.

— Ты где, госпожа? — послышался из соседней комнаты голос Эфры.

— Здесь.

И Андромаха вышла к рабыне и приняла из её рук большой серебряный кубок.

«Последний глоток вина в моей жизни! — подумала она. — Пью за тебя, мой Гектор!»

В то же самое время неподалёку от гавани, среди густых зарослей олеандра, полтора десятка человек так же сосредоточенно вооружались, пряча короткие мечи под праздничные пеплосы и плащи.