— Скажи мне, что делать, — сказал я.
— Сперва вот это, — ответила Абисимти.
Она протянула руку и взяла стоявшую с ней рядом алебастровую чашу удивительного изящества и тонкой работы. На ней были вырезаны священные знаки богини. Она взяла ее в обе руки и чаша оказалась между нами. В ней было темное вино. Я подумал, сейчас мы совершим возлияние, затем, наверное, принесем какую-нибудь жертву (может быть, зарежем змею Инанны, только возможно ли это?!), а потом, полагал я, мы вместе произнесем слова обряда, а затем она велит мне лечь рядом с собой на ложе, и наконец, позволит мне войти в ее тело. В нашем соитии из моего тела будет выброшено все то нечистое, что должно быть очищено, прежде чем я вступлю в Урук. Так, воображал я, будут развиваться события.
Но Абисимти протянула мне чашу и сказала, словно во сне:
— Возьми это, Гильгамеш. Пей до дна.
Она вложила чашу мне в руки. Я секунду подержал ее перед собой, глядя в зеркало вина, прежде чем поднести чашу к губам.
Тут я почувствовал ложь, странность. Абисимти дрожала — при такой-то сильной жаре! Плечи ее странно сгорбились, грудь дрожала, углы рта подергивались странным судорожным движением. Я увидел на ее лице страх и что-то вроде стыда. Но глаза ее сияли все сильнее. Мне казалось, что они уставились на меня почти так же, как змеиные глаза на беспомощную жертву за секунду до того, как змея ужалит. Не знаю, почему я увидел ее в таком образе, но произошло все именно так. Она смотрела. Она ждала.
Чего? И я сказал, снова полный подозрений:
— Если мы должны принять участие в этом обряде, то должны делить в нем все. Сперва пей ты. Потом я.
Голова ее откинулась назад, словно я дал ей пощечину.
— Так нельзя, — вскрикнула она.
— Почему?
— Вино… для тебя, Гильгамеш…
— Я щедро предлагаю его тебе. Раздели его со мной, Абисимти.
— Мне нельзя!
— Я твой царь. Я повелеваю тебе!
Она обхватила себя руками и сжалась в комок. Ее трясло. Глаза ее избегали моего взгляда. Она сказал так тихо, что я едва мог ее услышать:
— Нет… пожалуйста… не надо…
— Отпей глоток первой.
— Нет… умоляю… нет…
— Чего ты боишься, Абисимти? Неужели в священном вине есть то, что может повредить тебе?
— Умоляю… Гильгамеш…
Я протянул ей чашу, коснувшись ею губ Абисимти. Она отвернулась, плотно сжав губы, боясь, наверное, что я силой волью вино ей в рот. Тут я окончательно убедился в предательстве. Я поставил на пол чашу и наклонился вперед, взяв ее за запястье. Я тихо сказал:
— Я думал, что между нами — любовь, но я, должно быть, ошибался. А теперь скажи мне, Абисимти, почему ты не хочешь пить это вино, скажи мне правду.
Она не отвечала.
— Говори!
— Господин мой…
— Говори!
Она покачала головой. Потом, с силой, которая меня поразила, она вырвала руку и отвернулась, так что змея, обвивавшая ее талию, соскользнула вниз. Секундой позже я увидел в руках Абисимти медный кинжал. Она вытащила его из-за подушки сзади себя. Я думал, что он предназначается мне, но она направила его себе в грудь. Схватив ее за руку, я отвел лезвие от ее тела. Мне это стоило немалых усилий, поскольку она была как в припадке, и сила в ней была такая, что невозможно было поверить. Я одолел ее и отвел кинжал назад. Потом я вырвал его из ее руки и отбросил его прочь. И тут она набросилась на меня, как львица.
Тела наши, мокрые и скользкие от пота, переплелись. Она царапала, кусала меня, всхлипывала и визжала. Пока мы боролись, пальцы ее запутались в шнурке, на котором висела жемчужина Стань-Молодым. Она дернула. Я почувствовал, как шнурок впивается мне в кожу. Шнурок лопнул, и жемчужина покатилась.
Когда я сообразил, что произошло, я оттолкнул Абисимти и бросился за этой самой ценной драгоценностью. На момент я даже несколько ослеп от волнения и не увидел, куда она покатилась. Потом я заметил блеск ее поверхности, отражавшей слабый свет жаровни. Она лежала в десяти шагах от меня. Проклятая змея Инанны тоже заметила жемчужину и — только боги ведают почему — быстро скользила к ней.
— Только не это! — заревел я и прыгнул вперед.
Но я опоздал. Прежде чем я достиг середины расстояния, что отделяло меня от жемчужины, змея аккуратно взяла жемчужину в пасть, как кошка держит своего котенка. Змея повернулась ко мне, чтобы показать свою добычу. На секунду ее глаза зажглись самой горькой насмешкой, какую мне приходилось видеть. Потом змея задрала голову, открыла пасть, и жемчужина скатилась в ее мерзкую утробу. Если бы я мог схватить эту гадину, я бы душил ее, пока она не отрыгнула бы жемчужину. Но к моему ужасу, мерзкое существо ловко ускользнуло от моей руки и быстро заскользило к выходу из палатки. На четвереньках я быстро пополз за ней, но не было никакой возможности поймать ее. Это самая хитрая тварь. Она осторожно приставила рыло к песку, зарылась в него и в момент исчезла. Там, где она была, остались только куски ее пестрой кожи, которую она сбрасывала убегая. Она сбросила свою прежнюю оболочку, получила обновление тела, которое должно было достаться мне. Так что все мои искания и труды были напрасны: я перенес столько терзаний, чтобы раздобыть дар новой жизни для змеи. Для себя я ничего не получил.