— Нет! — проревел я ему в ответ. — Я — Гильгамеш! Я царь Гильгамеш!
— Гильгамеш! — раздалось мне в ответ. — Смотрите, это Гильгамеш, царь Гильгамеш!
У меня не было щита, и я стоял открытый без оружия, но страха во мне не было. Они не посмели бы прицелиться в царя Урука. Я оглядел всю массу людей с юга к северу. Сотни, может, тысячи человек. Они поставили палатки. Они готовились к длительной осаде.
— Где Акка? — окликнул я. — Приведите вашего царя. Или он боится показаться?
Акка пришел. Если уж я не боялся показаться на стене, не мог же он выказать себя трусом. Он вышел из дальней палатки, медленно передвигаясь, словно гора мяса. Он стал еще толще, чем раньше, розовотелый, свежевыбритый от макушки до подбородка. Оружия у него не было. Он опирался на посох из черного дерева, вырезанный так искусно, что глаза невольно задерживались на нем. Когда он оказался поблизости от меня, я сделал в его сторону учтивый жест, и сказал спокойным тоном:
— Приветствую тебя в моем городе, отец Акка. Если бы ты заранее предупредил меня о своем приходе, я бы лучше подготовился, чтобы принять тебя.
— Ты хорошо выглядишь, Гильгамеш. Благодарю тебя за привет, что ты мне прислал.
— Это был мой долг.
— Я ждал большего.
— Не сомневаюсь. А где мой посланник, Бир-Хуртурре, о отец Акка?
— Мы с ним обсуждаем важные вопросы в одной из моих палаток.
— Мне сказали, что его избивали и пинали ногами, бросили в пыль, а потом взяли на пытки, отец Акка. Я думал, что ты не обращаешься так с послами, отец Акка.
— Он был несдержан. Ему не хватило вежливости. Мы ему преподаем хорошие манеры, сын мой.
— В Уруке такие уроки даю только я и никто другой, — сказал я. — Верни мне его, а потом я приглашу тебя в город на пир, дать который — мой долг и обязанность перед тобой, таким благородным гостем.
— Ах, — сказал Акка, — я думаю, я сам приду в город. А твоего раба приведу, когда сочту нужным и закончу с ним свои дела. Открой ворота, Гильгамеш. Царь царей приказывает тебе. Царь всей Земли приказывает тебе.
— Да будет так, — ответил я.
Я отвернулся и швырнул свое знамя вниз. Это был сигнал. Тотчас были открыты все ворота и войско стремительно хлынуло на воинов Киша.
Когда противник подходит к воротам обнесенного стеной города, лучший способ обороны — ждать. Особенно когда противник появился летом, сгорая от жары и нетерпения. К тому же в сухое время еды нет, разве что запасы, хранимые в амбарах за пределами города, а когда это будет уничтожено, то осаждающей армии нечего будет есть. В самом городе всегда вдоволь припасов, чтобы прожить до зимы, да и свежей воды было в изобилии. Они страдали бы куда сильнее, чем мы, и в конце концов ни с чем убрались бы прочь.
Но обычные прописные истины, как правило, неприменимы в таких случаях. Акка понимал эти вопросы так же хорошо, как и я, даже лучше меня. Если он выбрал для нападения летнее время, значит он не планировал долгую осаду. Я догадался, что он рассчитывал на прямую атаку на город. Стены Урука — их построил еще Энмеркар — невысоки, если сравнивать с другими великим городами. На кораблях Акки достаточно лестниц, и воинам Акки ничего не стоило взобраться на стены в сотнях мест сразу. А воины, вооруженные топорами, пытались бы прорубить стены внизу. Я хорошо знал острейшие топоры Киша. Они прорубили бы старые стены Урука очень легко. Поэтому бессмысленно было сидеть в стенах Урука и ждать нападения. Тем более, что в моем распоряжении было больше людей, чем Акка привел с собой. Если бы я мог разбить их на пристани, мы были бы спасены. Мы должны были атаковать их первыми.
Мы вылетели в повозках сразу из четырех ворот. Я думаю, они не ожидали, что мы дадим отпор, и конечно не ожидали, что мы атакуем. Они были наглы и самоуверенны, они ждали, что я паду на колени перед Аккой без всякого сопротивления. А мы обрушились на них как вихрь, воздев топоры и размахивая копьями. Повозка Забарди-Бунугги была в первых рядах, сразу за ней мчались десять других, в них были самые знаменитые герои города. Люди Киша встретили первый натиск с доблестью и силой. Я знал, как хорошо они умеют сражаться. Их-то я знал лучше собственных солдат. Пока первые схватки развертывались на пристани, я вскочил в повозку и сам возглавил вторую волну атаки.
Я буду краток. Когда люди Киша увидели меня, их охватил ужас, страх сковал их члены. Они хорошо знали меня по Эламским войнам, и если что-то стерлось из их памяти, то полностью вернулось к ним как только они увидели, как в гуще схватки я мечу дротики и правой, и левой рукой одновременно. Вот тогда они вспомнил все!
— Это сын Лугальбанды! — завопили они в панике.
Не могу притворяться: не знаю лучшей музыки, чем та, которая наполняет поле битвы. Восторг охватил меня, и я ворвался в ряды врага, словно посланец смерти. В тот день моим возничим был храбрый Энкиманси, узколицый человек, не знавший, что такое страх. Он гнал ослов вперед, а я стоял за его спиной и метал дротики, словно низвергал гнев Энлиля на Киш. Первый же бросок стоил жизни сыну Акки. Второй и третий умертвили двух его высших военачальников. Четвертый вонзился в глотку одного из посланников, что приезжал ко мне от Акки.