— Иди, — сказал я, — подготовься. Хувава ждет нас. Жар битвы согреет тебя, распалит твою кровь, укрепит твою решимость. По-моему, нет демона, который мог бы сокрушить нас, если мы будем стоять рука об руку. Но если мы и падем в битве, то имена наши будут помнить во веки веков.
Он слушал, но ничего не отвечал. Потом он кивнул мне, дотронулся своей рукой до моей, затоптал наш костер и пошел смазывать маслом свое оружие. Утром мы прошли через ворота в кедровый лес решительно, с подобающей смелостью.
Это было место, внушающее немалое почтение. Оно было почти как храм. Я чувствовал присутствие богов повсюду, хотя я не понимал, что это были за боги. Кедры эти были самые высокие деревья, виденные мной, они, точно копья, пронзали небо. Между ними были небольшие открытые и чистые пространства. Но их кроны были столь густы, что солнечный свет едва проникал сквозь них. Это был зеленый и сумрачный мир, прохладный и полный восторга. Перед нами лежала гора, без сомнений, обиталище богов, достойный трон для любого из них. Но точно так же лежало вокруг нас присутствие Хувавы, мы чувствовали его, видели его следы, ибо там были такие места, где подземный огонь прорывался наружу, и это были знаки демона.
Но нигде не было видно его непосредственного присутствия. Мы углублялись в лес, пока нас не остановила темнота. Как только солнце, стало заходить, я выкопал колодец и принес воды в жертву богам, разбросав три пригоршни перед лицом горы. Я попросил богов, обитавших на этой горе, послать мне благоприятный сон. Потом я улегся подле Энкиду и вверился сну.
В середине ночи я внезапно проснулся и сел, совершенно проснувшийся и бодрый. В неверном свете нашего костра я увидел поблескивающие глаза Энкиду.
— Что тебя тревожит, брат?
— Это ты меня разбудил?
— Нет, это не я, — сказал он. — Должно быть, тебе что-то снилось.
— Снилось. Да, конечно, снилось!
— Расскажи мне.
Я заглянул в свою душу и увидел тяжелый туман, лежащий на моей душе, словно толстая белая шерсть. Но за этим туманом я уловил свой сон, по меньшей мере, какую-то его часть. Мы переходили глубокий обрыв у кедровой горы, Энкиду и я, так снилось мне, и по сравнению с горой мы казались не больше черных мошек, которые жужжат в болотном тростнике, а потом гора качнулась, как корабль, подброшенный волнами, и стала падать. И это все, что я мог вспомнить. Я рассказал свой сон Энкиду, надеясь, что он поможет разгадать его. Но он пожал плечами и сказал, что видение не окончилось и просил меня к нему вернуться. Я сомневался, что смогу уснуть в эту ночь, но оказался неправ: как только я лег, так сразу заснул и мне снова стал сниться сон. И это был тот же самый сон: на меня падала гора. Падающая скала вышибла у меня почву из-под ног, а страшный свет нестерпимо жег глаза. Но вдруг появился человек — или бог — такой красоты, которые не встречаются в этом мире. Он вытащил меня из-под камней и дал мне напиться воды, сердце мое успокоилось и возрадовалось. Он поднял меня и поставил на землю.
Я разбудил Энкиду и рассказал ему о моем втором сне. Он сразу сказал:
— Это благородный сон, это великолепный сон. Та гора, что ты видел, это, мой друг, Хувава. Даже если он нападет на нас, мы победим его, слышишь? Боги защитят тебя, завтра мы одолеем его. Мы его убьем. Мы бросим его тело на равнину.
— Ты очень уверенно об этом говоришь.
— А я и уверен, — сказал он. — А теперь ложись снова спать, брат. Спи.
И снова мы легли спать. На сей раз кедровая гора послала сон Энкиду, но не радостный: на него во сне лились холодные дожди, и он дрожал, словно горный ячмень в ветреный день. Я слышал, как он вскрикнул во сне, проснулся и потом пересказал мне свой сон. Мы не искали его значения. Иногда лучше не испытывать судьбу, слишком глубоко проникая в смысл сна. Снова я задремал, касаясь коленями подбородка. И снова мне приснился сон, и я проснулся от него, весь дрожа, в изумлении и ужасе.
— Еще сон? — спросил Энкиду.
— Ты посмотри, как я дрожу! — прошептал я. — Что разбудило меня? Неужели мимо прошел какой-то бог? Почему все мое тело онемело?
— Скажи мне, ты видел еще один сон?
— Да, я видел сон, и он был куда ужаснее прочих.
— Расскажи мне его.
— Что мы такое съели на ночь, что нам снятся такие сны?
— Пока ты мне его не расскажешь, он будет тяготить твою душу.
— Да, конечно, — сказал я. Все равно я не мог пока говорить, хотя чудовищные образы все еще вспыхивали у меня в мозгу. Он был прав: сны надо рассказывать, их надо вытаскивать на дневной свет, а то они будут грызть твою душу, как черви. Я глубоко вздохнул и стал говорит — нехотя, запинаясь:
— Мне приснился спокойный день, воздух был тих. А потом вдруг небеса загудели, земля ответила раскатистым ревом. День затмился, наступила тьма. Молнии сверкали, на горизонте горели огни. Сгустились тучи, из них дождем хлынула смерть. Потом и огни перестали гореть. Они погасли, а все вокруг нас обратилось в пепел и прах.
Энкиду вздрогнул.
— Мне кажется, нам больше не следует спать сегодня, — сказал он.
— Как? Почему я не могу спать?
— Вставай, брат, пошли, будем гулять. Забудь про сон.
— Забыть?! Я не могу забыть его.