Сперва меня увидели малыши — они в страхе разбежались. Потом мальчики постарше и мужчины стали несмело по одному подходить ко мне, разглядывать, показывать на меня пальцами. Я слышал, как они шептались. Язык их был похож на тот, на котором говорят племена пустынь и на котором часто говорят в приграничных землях нашей страны. Я хорошо понимал их. Кое-кто считал, что я — демон, другие, что я — потерпевший кораблекрушение пират, кто-то считал, что я — разбойник. Я спросил их:
— Есть ли здесь место, где я могу получить еду и ночлег?
Они все засмеялись. Может мое произношение показалось им варварским? Потом одна из женщин указала на маленькое здание с белыми стенами, которое было не такое неказистое, как все остальные. Ветерок донес оттуда запах пива. Таверна, сообразил я.
Когда я подходил к дверям таверны, вышла женщина и посмотрела на меня. Она была высока ростом и хороша собой, глаза ее глядели прямо в глаза собеседнику. Тело у нее было сильным, плечи почти мужской ширины. Секунду она смотрела на меня, потом с силой захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Я услышал звук задвигаемого засова.
— Подожди! — воскликнул я. — Все, что я прошу — ночлег на одну ночь!
— Не здесь, — ответила она изнутри.
— Где гостеприимство? Что тебя так напугало? Послушай, женщина, я тебя не обижу!
Молчание. Потом она сказала:
— У тебя пугающее лицо. Лицо убийцы.
— Убийцы? Да нет же, женщина, я не убийца, я просто усталый путник. Да открой же! Открой!
При всей моей усталости мною овладела ярость. Я поднял свой посох и воскликнул: — Открой, или я разобью дверь!
Я заколотил в дверь и услышал, как она трещит. Тут я услышал, как открывается засов. Дверь открылась, она стояла передо мной и совсем не казалась испуганной. Челюсти ее были сжаты, руки сложены на груди. В ее глазах пылала ярость ничуть не меньше моей.
Она резко спросила:
— Ты знаешь, во что встала бы новая дверь? По какому праву ты стоишь здесь и барабанишь?
— Я ищу, где бы переночевать, а люди сказали мне, что тут таверна.
— Так оно и есть. Но я не обязана пускать каждого встречного-поперечного бродягу с бандитской мордой.
— Ты меня обижаешь, и напрасно. Я не бандит, женщина.
— А почему у тебя в таком случае такое лицо?
Я сказал ей, что прошел долгий путь, и он оставил на мне свой отпечаток, но я вовсе не бандит. Я вынул из-за пояса несколько кусочков серебра и показал их.
— Если ты не позволишь мне переночевать здесь, то не продашь ли ты мне на худой конец кружку пива?
— Входи, — нехотя пригласила она.
Я вошел внутрь. Она закрыла за мной дверь.
Внутри было прохладно и сумрачно. Я протянул ей один из кусочков серебра, но она отмахнулась:
— Потом, потом. Я совсем не так охоча до твоего серебра, как тебе кажется. Ты кто, путник? Откуда идешь?
Я думал было назваться вымышленным именем, но для этого не было никакой причины.
— Я — Гильгамеш, — сказал я, ожидая, что сейчас она расхохочется мне в лицо, как если бы я сказал «Я Энлиль» или «Я Ан, небесный отец». Но она не засмеялась.
Она посмотрела на меня пристально и внимательно. Я почувствовал ее душу, сильную, теплую, добрую. Чуть погодя я спросил:
— Ты обо мне знаешь?
— Все знают имя Гильгамеша.
— А что, Гильгамеш — убийца?
— Он царь в Уруке. У всех царей руки в крови.
— Я убил демона в лесу, это верно. Я убил Небесного Быка, когда богиня выпустила его на волю, чтобы разрушить город. Я отбирал и другие жизни, когда это было нужно, только тогда. А ты закрыла передо мной двери, словно я разбойник с большой дороги.
— Да, но Гильгамеш ли ты? Ты просишь меня поверить в невероятное, странник!
— А почему ты сомневаешься в моих словах? — спросил я.
Она медленно сказала:
— Если ты и впрямь Гильгамеш из Урука — а по твоему росту, по твоим манерам я полагаю, что это может быть и правдой, — почему же щеки твои запали и исхудали, лицо твое столь измучено, и весь ты задубел от жары, холода и ветра? Разве это царская жизнь? И одет ты в грязные тряпки. Разве это одеяние царей?
— Я долгое время скитаюсь, — ответил я. — По Эламу на севере, в земле, именуемой Ури, в пустынях, я перешел через гору, называемую Машу. Я и кажусь тебе потрепанным и уставшим, потому что долог мой путь. И все-таки я Гильгамеш.
Она покачала головой.
— Гильгамеш — царь. Цари владеют миром. А ты человек, которому горе проело кишки и печаль изгрызла сердце. Это нетрудно заметить.
— Я все-таки Гильгамеш, — ответил я.
В ней была сила и теплота, и я рассказал ей, почему я отправился бродить. За кружкой пива я рассказал ей про Энкиду, моего брата, моего друга, которого я так любил, который гнался за диким козлом пустынь и пантерой степей. Я рассказал ей, как мы жили бок о бок, как мы охотились вместе, как вместе боролись и пировали, как пережили вместе столько опасных приключений. Я рассказал ей, как он заболел, как он умер. Я рассказал ей, как я скорбел по нему.
— Его смерть лежит на мне тяжким грузом, — сказал я. — Это была самая большая потеря. Как могу я быть в мире с миром и с самим собой? Мой друг, которого я любил, превратился в глину и прах!
— Твой друг умер. Ты уже оплакал его, теперь забудь о нем. Никто не скорбит так, как ты.
— Ты не понимаешь.
— Тогда объясни мне, — сказала она и снова налила мне пива.