Я был там. И я расскажу, какой Дильмун на самом деле.
Это воистину рай. Но рай земной чудесное место, но не без недостатков. И у него есть своя доля обычных забот. Бывают там дни, когда солнце не светит. Бывают дни, когда дуют сильные ветры. В Дильмуне человек может и заболеть, и умереть, и мыши там живут, и они грызут мешки с ячменем, и мошки кусаются. Там есть нищие, и люди, родившиеся без ног или слепыми. Но все же это хорошее место. Воздух там горячий и влажный, что для нас странно, потому что в наших землях горячее время года — очень сухое, и воздух никогда не несет с собой влаги. Но в Дильмуне воздух влажен все время, хотя дожди идут редко. Зимой ветер дует с севера и переносится легче. Это маленький остров, но очень плодородный, на нем много воды, богатые рощи финиковых пальм. Дома побелены, крыши плоские. Все процветает.
Великое благо Дильмуна в том, что он стоит в Море Восходящего Солнца. Они живут торговлей, и живут неплохо. Корабли Дильмуна ходят не только в те города, что стоят по берегам Двух Рек, но и гораздо дальше — в Мелухху, Макан и прочие царства, еще более отдаленные, о которых мы в Уруке не слышали. Через рынки Дильмуна проходит медь маканских шахт, золото Мелуххи, сырая необработанная древесина отдаленного востока, слоновая кость и лапис-лазурь из Элама, гранат из далеких земель; а еще все товары, что выделываются во всех царствах Земли, наша медная и бронзовая посуда и наши изысканные драгоценности. Я видел в лавках Дильмуна тонкий и гладкий зеленый камень, который приходит из страны, расположенной и вовсе за краем земли. Никто не знает, как она называется, но знают, что камень берется оттуда, и там его выкапывают из-под земли демоны с желтой кожей. Все на свете, все, что встречается в этом мире и в других неведомых мирах, проходит через Дильмун и создает его богатство. Если богатство и есть отличительная черта рая, тогда Дильмун и есть рай. Я могу понять, почему Энлиль послал Зиусудру в Дильмун в качестве вечной награды. Торговцы заключают лихие сделки и живут в роскошных дворцах, В один прекрасный день, как мне думается, какой-нибудь царь, который не понимает, как важен Дильмун как морской порт для всей мировой торговли, обрушится на него, как лев, и перережет всех этих лоснящихся купцов, чтобы разграбить сокровища их складов, что трещат от товаров по швам. Это будет черный день для Дильмуна. Но пока такой день не пришел, Дильмун останется местом, где жизнь добра к людям, и простой народ может жить по-царски.
Правду сказать, я недолго был в Дильмуне. Я обнаружил, что Дильмун — это не обиталище Зиусудры, хотя Зиусудра и впрямь существовал, хотя он оказался совсем не таким Зиусудрой, каким я его представлял по сказкам и песням. Это я узнал от лодочника Сурсунабу. Это было первое, что я узнал о Зиусудре, прежде чем покинуть эти благословенные острова.
Лодочник был худой, жилистый старик, на голове длинные волосы были собраны в пучок. На нем был клок коричневой ткани на бедрах, и кожа у него от загара была как дубленая шкура. Я нашел его у пристани, когда он грузил покупки в узкую длинную лодку, сделанную из тростника и просмоленную. Когда мы подошли, он поздоровался с Сидури приветливо, но без тепла в голосе, а меня словно бы вообще не заметил.
Хозяйка таверны сказала:
— Я тебе привела платного попутчика, Сурсунабу. Это Гильгамеш из Урука, который хочет говорить с Зиусудрой.
— Ну и пусть себе говорит с Зиусудрой. При чем тут я?
— Ему надо переправиться на остров.
Пожав плечами, Сурсунабу ответил:
— Пусть сам найдет, как добраться до острова, если ему так хочется. А потом пусть узнает, захочет ли Зиусудра с ним говорить.
— Покажи ему свое серебро, — прошептала Сидури.
Я шагнул вперед и сказал:
— Я могу хорошо заплатить за свой проезд.
Лодочник ответил мне холодным взглядом.
— На что мне твой металл?
Дерзкий человек! Однако в нем не было никакого высокомерия. Просто он был крайне равнодушен. Он был для меня загадкой. С нарастающим гневом я сказал:
— Ты что, откажешь мне? Я царь Урука!
— Осторожно, Сурсунабу, — сказала Сидури. — Он не привык к отказам и плохо к ним относится. Нрав у него свирепый, а любовь к себе самому — колоссальна.
Я обернулся и уставился на нее с открытым ртом:
— Что ты сказала?!
Она улыбнулась, и это была нежная улыбка, не несмешливая. Она ответила:
— Ты единственный из всех впадаешь в ярость при мысли о собственной смерти. Что это, как не страшная любовь к самому себе, Гильгамеш? Ты уже сейчас скорбишь и оплакиваешь собственную смерть. Ты больше плачешь по себе самому, чем по своему покойному другу.
Я был потрясен ее словами, такими прямыми и резкими. Меня пронзила мысль об их точном соответствии истине. Я моргал, глядя на нее, и пытался что-то ответить. Но не мог найти слов. А она продолжала:
— Ты же сам это сказал. Ты очень печалился и скорбел по Энкиду, но именно страх смерти, твоей собственной смерти, выгнал тебя из твоего города в дикие и неведомые края. Разве нет? А теперь ты бежишь к Зиусудре, думая, что он тебя научит, как избежать смерти. Ну какой еще человек перед лицом богов так сильно себя любил?
Хозяйка таверны рассмеялась и посмотрела на лодочника: