— И ты думаешь, что тем, что ты сюда пришел, ты можешь отвоевать себе больше времени?
— Да, я на это надеюсь.
— Тогда да пошлют тебе боги то, чего ты ищешь, — сказал Зиусудра.
Он долго молчал. Голова его упала на грудь, и он, казалось, размышлял. Он хмурился, надувал губы, вздыхал. Я чувствовал, что утомил его. Я не смел говорить. Это длилось долго. Ну же, думал я, протяни руку, дай мне свое благословение, научи меня тайнам своей вечной жизни. А он все вздыхал, все хмурился.
Потом он поднял голову и уставился на меня с такой силой, что я не мог утверждать, что он слеп. Он улыбнулся и тихо сказал:
— Нам надо будет еще поговорить об этих вещах, Гильгамеш. Я пошлю за тобой.
Он шевельнул рукой. Это было разрешение идти. Я увидел, как между нами спускается невидимый занавес. Хотя Зиусудра все еще сидел передо мной, не двигаясь, его словно НЕ БЫЛО ТУТ. Лу-нинмарка, который все это время стоял возле меня, тронул меня за плечо. Я встал. Я низко поклонился. Я ушел. Я последовал за Лу-нинмарка сквозь темный лабиринт, как человек, который движется во сне.
36
Я работал на полях, я ходил в храм, чтобы послушать, как они снова и снова пересказывают историю Потопа, я ел чечевицу и пил козье молоко, и один день плавно переливался в другой. Я почти не думал о событиях в мире за пределами острова, но я не подумывал и уехать. Иногда в моей памяти всплывали улицы Урука, лица моей жены или сына, или какого-нибудь придворного, но они казались мне обрывками сна. Однажды мне показалось, что я вижу перед собой Энкиду, я улыбнулся, но не подошел к нему. В другой раз в мои мысли вкралась Инанна — сияющая, великолепная, более прекрасная, чем когда-либо. У меня в тот момент не было никакой ненависти к ней, просто сожаление, что такая красота однажды была в моих объятиях, но больше я не смогу никогда ее обнять. Так проходили дни. Урук и его заботы ушли от меня. И вот, по прошествии достаточного времени, я обнаружил, что меня снова ведут по подземному переходу в святая святых Зиусудры.
Он сидел так же, как и раньше, гордо выпрямившись на своем маленьком плетеном стуле, как будто это был трон. Я почувствовал его силу. Она окружала его, словно стена. Он был почти богом. Мне казалось, что он пребывал в каком-то измерении за пределами моего понимания. Я инстинктивно хотел опуститься перед ним на колени, как только оказался перед ним. Я думаю, что никогда еще не знал человека, который вызывал был во мне такое почтение.
Как только я вошел, он начал говорить. Но я не мог понять, о чем он говорил. Слова поднимались из него, как столб густого дыма поднимается от костра, сложенного из свежей древесины. И слова его были столь же непроницаемы, как дым, поэтому я не мог пробиться к их смыслу. Его голос кружил и кружил надо мной. Он говорил на языке наших земель — по крайней мере, так мне показалось, — слова его были спокойными и уверенными, как будто он защищал глубоко продуманную теорию. Но слова следовали одно за другим, а я ничего не мог понять. Я встал на колени и уставился на него. Потом из всего этого потока я стал воспринимать отдельные «слова. Мне казалось он говорил о тех временах, когда боги наслали Потоп на землю, по я не был в этом уверен. Бывали минуты, когда мне казалось, что он говорит о том, какие повозки лучше строить, или о том, как найти залежи каменной соли в пустынях и о прочих вещах, совершенно удаленных от повести о Потопе. Я совершенно потерялся в этом потоке повествования. Я был совершенно сбит с толку. Потом он вдруг сказал с абсолютной ясностью:
— Нет никакой смерти, если мы только выполняем те задачи, которые нам назначают боги. Ты меня понимаешь? Нет никакой смерти.
Он повернулся ко мне и, казалось, ждал. Я сказал:
— Значит, твоей задачей было снова заселить страну, когда воды ушли, и за это уберегли тебя от смерти? Тогда в чем моя задача, Зиусудра? Ты же знаешь, что и меня тогда бы смерть пощадила.
— Знаю.
— Но ведь потоп снова не придет. Что же мне делать? Я бы построил такой ковчег, как ты, будь в этом надобность. Но он сейчас никому не нужен.
— Ты думаешь, Гильгамеш, что ковчег существовал? Ты думаешь, что Потоп был?
При слабом и неверном свете светильника я пытался понять по его лицу, что он хочет сказать, и потерпел неудачу. То, что он хотел передать мне, ускользало от моего понимания. Я начинал терять надежду, что он поможет мне найти то, что я искал. Я сказал:
— Я слышал, что они говорят здесь, в храме. Но как мне воспринимать это? В наших землях эту историю рассказывают по-другому.
— Поверь тому, как мы ее рассказываем. Пришли дожди. В Шуруппаке царь собрал людей, взял запасы провизии и переправил все это на высокогорные земли, и оставался там, пока не утихла стихия. Потом они вернулись вниз и построили заново все то, что было разрушено. Вот что произошло. Все остальное — сказка.
— Включая, — сказал я, — и ту часть, где Энлиль сошел к тебе и твоей супруге и благословил вас и отправил вас в Дильмун, чтобы вы жили вечно?
Он покачал головой.
— Царь Шуруппака бежал в Дильмун в отчаянии. Он отправился туда, когда понял, какой глупостью было спасать человечество, поскольку все старые пороки и мерзости стали вновь процветать. Он бросил свое царство, он искал добродетель и чистоту помыслов на этом острове. Вот как это было Гильгамеш. Все остальное — сказка.