— Давайте не терять чувства меры по этому поводу, — сказал Александр. — Из всего этого самое обидное для нас, что он предложил ей 500 долларов. Это намек, что его могут обвинить в сводничестве; используя свое положение в студии, он приглашал девушек. Значит, все, что произошло на вечеринке, они объяснят не как спонтанный, добровольный акт участвующих в нем девушек, а как акт, организованный за деньги. Если это правда, то для нас это ужасный удар.
— А вы сомневаетесь, что это правда? — возмутился Вилли.
— До сих пор у нас есть только слова этой девушки, приведенные в газете, которая заинтересована, чтобы опорочить нашу студию.
— А если окажется, что это правда? Что тогда вы предлагаете? — спросил Вилли.
— Не знаю. А как вы на это смотрите, Стефан?
Стефан подумал немного. Он был озабочен. Потом сказал:
— Вы не должны занимать позицию карателей и решать, что делать. Вы не можете решать, как должен жить другой человек.
— Я знаю это, Стефан, но знание не избавляет меня от необходимости что-то делать.
— Полагаю, что вы можете сказать, что частная жизнь одного из ваших служащих вас не касается.
— Его не касается! — вспылил Вилли. — Нас не касается, не наше дело! Простите меня, но вы не знаете, что вы говорите! Президента Соединенных Штатов касается, а мы не должны…
— В принципе я с вами согласен, — сказал Александр Стефану, — но судя по тому, как развивается ситуация, у нас нет выхода, мы не можем не встревать в это. Моральные установки сейчас предмет обсуждения общественности.
— Если он хочет заниматься такими вещами, — сказал Вилли, — то не может он не соображать. Есть же у него хоть капля благоразумия? На вечеринке Джеймса Нельсона! Такими штучками он мог вывести из строя весь Голливуд!
— Что касается Пауля, то он не благоразумен, — тихо сказал Стефан.
— Я знаю, черт подери! Что вы предлагаете мне делать? — спросил Александр.
— Не хотел бы я быть в вашей шкуре — быть вынужденным решать, — сказал Стефан.
— О, ну что вы, в самом деле, Стефан! — раздраженно сказал Александр. — Не отстраняйтесь, черт возьми, он так же и ваш друг.
— Александр, вы способны принимать такие решения, а я нет. Простите, но с этим вы зашли в тупик.
Глава пятая
Было уже за полночь, когда Пауль получил одну из записок, оставленных для него в различных местах, где он часто бывает. По телефону, в разговоре с Александром его голос звучал весело и слегка приподнято. Он согласился вернуться к себе на квартиру и ждать там Александра.
— Глядя на вашу физиономию, — сказал Пауль беспечно, как только Александр вошел, снял пальто и бросил его на диван, — я почувствовал себя на лекции.
— Лекция! — угрюмо воскликнул Александр. — Это чуть посерьезнее!
— Ой, что вы, отец, — сказал Пауль издевательски умоляюще. — Я уверен, что вы сами гуляли с девочками, когда были в моем возрасте.
— Вы трезвый?
— Вы собираетесь вести такого рода беседы, не так ли? Послушайте, Александр, меня не беспокоит, что какие-то газетные писаки говорят обо мне. Я не так уж дорожу своей репутацией.
— Дело не в вашей репутации, Пауль, это убытки студии.
— О, дорогой! — сказал Пауль. — Доброе имя… и все это… Кажется, я зашел слишком далеко и могу потерять семью. Я подставил студию. Что вы предлагаете сделать? Отлучить меня, лишить доверия?
— Я хочу, чтобы вы не дурачились, Пауль. Это серьезно. Я хочу узнать от вас, эта история — правда?
— Меня допрашивают, не так ли? — прямо спросил Пауль.
— Это бросает на нас тень. Получается, что вы использовали свое профессиональное положение и стали сводником, подбивая девушек на развратные действия.
— Ну, во-первых, дайте мне сказать. Я думаю, ваше положение, Александр, позволяет об этом знать, — я никогда не испытывал каких-либо существенных затруднений в поисках девушек "для развратных действий" или называйте это как вам нравится. Даже до того, как я был удостоен чести работать в этой великой студии под вашим руководством.
— Не в этом дело, Пауль. Вы работаете на нас сейчас, и, поскольку вы сотрудник студии, ваши действия отражаются на нас. Я хотел бы получить ответ на мой вопрос, Пауль.
Лицо Пауля стало напряженным.
— Минутку, — сказал он, — я собираюсь очень рассердиться. Я не позволю никому, даже вам, Александр, вторгаться в мою квартиру и подвергать меня допросу о вещах, которые касаются только меня, и больше никого.
— Я считал, что веду себя вежливо, Пауль.
— А я не считаю, что я должен давать вам какие-либо объяснения, Александр. То, что я делаю, касается меня одного.
— Не вполне.
— Вполне, черт вас возьми! Вы меня очень рассердили. Я не отвечаю ни перед кем, и особенно перед вами, за мою частную жизнь.
— Может быть, вы должны будете ответить копам.
— Что-о-о?
— Сводничество — это преступление.
— Боже всемогущий! Теперь я сводник!
— Я не сказал, что вы сводник. Я говорю о создавшемся впечатлении. И так как вы отказываетесь отвечать…
— Я пытаюсь владеть собой, Александр. Во всяком случае, вы мой очень старый друг, чтобы я вышвырнул вас отсюда, когда вы начали допрашивать меня в этом духе. Ладно, я дам вам ответ на ваш наглый и оскорбительный вопрос. Да, я взял Джоан Торт на вечеринку. И в том состоянии, которое называется "накалом момента", подбил ее на то, что она сделала, хотя она не очень нуждалась в моем подбадривании. Я не платил ей и не предлагал ей денег.
— Это все, что я хотел знать.
— Если вы желаете, чтобы я подал заявление об увольнении, вы найдете его на письменном столе сразу же утром.
— Нет, это самое худшее, что вы можете сделать. Это равносильно признанию. Нам придется попотеть, чтобы избавиться от такого обвинения, если вы хоть на минуту перестанете темнить. Я скажу вам, как все закрутилось. Слияние компании Сейермана с Хессленом не разрешат, если нашим оппонентам удастся сделать из нас группу аморальных дегенератов. А именно это они и пытаются сделать. Если только одно обвинение приклеится к нам, все становится очевидным. Вы встретили ее в студии, и из этого следует, что мы относимся к тому сорту людей, которые подкупают невинных молодых девушек, которые приходят к нам на работу. Неважно, правда это или нет. Важно, как это выглядит. При таких обстоятельствах органы власти не пойдут на то, чтобы позволить Сейерману взять еще одну студию и таким образом уготовить большему количеству невинных молодых девушек такую судьбу. Я достаточно подробно это изложил?
— И какой же приговор следует из этого? — с издевкой спросил Пауль.
— Я не знаю, Пауль, я не знаю, как это разыграть. У вас есть какие-то предложения?
— У меня нет предложений, Александр, я не могу играть в такие игры. — Он помолчал минутку и потом сказал: — Простите, Александр, что я рассердился на вас.
— Это ничего, Пауль, между друзьями и такое случается.
— Что бы вы ни решили, — сказал Пауль, — я приму.
— Надеюсь, что у этой девушки нет писем от вас, указывающих, что вы когда-нибудь платили ей деньги?
— Мы не переписывались.
— Ну, это уже кое-что. Но вы когда-нибудь давали ей деньги?
— Ну да, но в основном, чтобы расплатиться за такси. Девушки такого рода всегда чувствуют себя разбитыми. Я иногда давал ей несколько долларов доехать на такси домой. Она не просит у таксистов сдачи.
— Понимаю. Ладно, будем импровизировать. Никому не говорите об этом. Не разговаривайте с репортерами. Завтра не приходите в студию. Ждите здесь, пока я не позвоню вам. Хорошо бы вам взять отпуск на несколько недель. Посмотрим.
— Вы должны были избавиться от меня еще тогда, когда я говорил.
— Ах, Пауль, без вас было бы неинтересно руководить студией.
— Это меня ободряет, узнать, с какой целью я служил у вас. Оказывается, забавлять вас.
На следующий день Пауля арестовали и обвинили в сводничестве. Вилли собрал экстренное совещание главных сотрудников в своем кабинете. В пылкой речи, часто вытирая слезы, он снова и снова повторял, как велика была ставка, как много раз он убеждал, что единственным выходом для блага студии было отделаться от Пауля Крейснора и что единственный эффективный способ сделать это — объявить, что Пауль уже уволен.