– И я с вами, – заявила Аглая.
– Еще чего! – фыркнул Санек.
– А вот чего! – заупрямилась девочка. – Я слово волшебное знаю. Мне пещера откроется.
– Какое еще слово ты знаешь? – нахмурился Санек.
– Пож-жалуйста! – выговорила Аглая.
Санек с Федькой переглянулись и покатились от хохота.
Аглая отвернулась от них и стала собирать вокруг белые и синие цветки на длинных ножках.
– А мы заблудились, – сказала она вдруг, сев на корточки.
Санек перестал смеяться и оглядел из-под ладони степной горизонт.
– Ничего не заблудились. Нам вон туда. – Он показал на росшую вдалеке одинокую сосну.
Но когда они дошли до сосны, Санек почесал в голове и сказал:
– Наверно, не туда завернули.
– Да тут все места похожие, – жалобно произнес Федька. – Я пить хочу.
– Не ной. Там ручей должен быть. Пошли.
Они зашагали обратно, забирая сильно в сторону, но и в том направлении Санек не узнавал места.
– Заблудились, – уныло сказал Федька, садясь на валун. – А говорил, тыщу раз ходил! Нет тут никаких пещер. Ты, может, просто наврал.
– Ну ты, малявка! – вскипел Санек. – За панику знаешь, что полагается? Расстрел на месте.
Он достал из-за пояса водяной пистолет и выстрелил в Федьку. Тот жадно поймал ртом несколько капель.
– Ты убит, – сказал Санек.
– Нет, не убит, – недовольно возразил Федька. – Я не хочу больше искать пещеры.
– А там что? – подала голос Аглая, тыча пальцем вперед.
Мальчишки повернули головы, всмотрелись сквозь зримо движущийся раскаленный воздух.
– Черные камни какие-то, – сказал Санек.
– Это мираж, – убежденно заспорил Федька.
– Пойдем глянем.
Приблизившись к странному месту, они увидели черную обгоревшую землю и опаленный ствол дерева посреди нее.
Санек остановился первым, не дойдя до выжженного круга. Из-за него выглядывала напуганная Аглая. Федька с круглыми глазами продолжал идти вперед. Горелая поляна притягивала словно магнитом. Будто неслышно звала к себе, как в сказках зовет яблоня попробовать яблочко и печка отведать пирожка. Федька чувствовал в этой поляне страшную тайну, перед которой блекли все пещеры с их несметными сокровищами. Он медленно дошел до самой границы черной земли и остановился, переводя дух. Всего один шаг отделял его от того, что скрывала в себе поляна с черной березой.
Федька оторвал ногу от земли, в тот же момент кто-то схватил его и отбросил назад. Санек репьем вцепился в него, оттаскивая прочь, и орал дурным голосом, как заведенный:
– Не ходи туда! Не ходи туда! Не ходи туда!..
Федька, ничего не понимая, молча брыкался, но отделаться от Санька не получалось. В стороне громко ревела Аглая.
К поселку они вернулись под вечер. Их искали с фонарями, оглашая степь криками. Санька отец наградил крепкой затрещиной и поволок в дом пороть. Федька отделался пощечиной, полученной от матери. Аглая, еле передвигавшая ногами, заснула на руках у первого встретившегося им взрослого.
Никто и никогда не узнал о том, что они видели в степи.
…Когда горелая поляна исчезла позади из вида, Федька, шаркая ногами по траве, мрачно спросил:
– Ты чего меня не пустил? Забоялся?
– Дурак, – так же угрюмо ответил Санек. – Ты бы там пропал. Это плохое место.
– Чем плохое?
– Там живут злые человечки, – тихо проговорила Аглая, утирая ладонью грязное от пыли и слез лицо.
– Плохое место, – твердил Санек. – Там пропадают. Эта поляна все время в разных местах появляется. Она бродячая.
Федька подумал и спросил:
– А до Москвы она может добраться?
– Может.
Еще немного помолчав, Федька сказал:
– В Москве много людей пропадает. А куда они пропадают?
– Под землю проваливаются, – прошептала Аглая, но ее никто не услышал.
– Я вспомнил, – сказал Федор. – Так эта малявка в желтом платье была ты?
– А тот мальчишка, которого поманила горелая береза, был ты.
Они повернули в сторону от реки, направляясь к самому высокому холму. Его каменистые склоны, оголенные, с редкими кустиками травы, местами совершенно отвесные казались изъязвленными стригущим лишаем. В тени скал лепились группками низкорослые и тонкоствольные сосны.
– А наш Сусанин? – с усмешкой спросил Федор. – Санька, кажется. Где он теперь?
– Его убили в Дагестане семь лет назад. Он попал в плен, и ему отрезали голову…
Федор внутренне одеревенел, задумавшись о темной стороне жизни, на которую раньше ему не приходило в голову обращать внимание. Он, конечно, знал о ее существовании и даже сам недавно подошел к ней слишком близко, но все же не имел достаточного представления о том высоком трагизме, который придает этой темной стороне жизни отблеск некой светлой красоты и гармонии. Между тем в голосе Аглаи прозвучало нечто столь простое и трогающее душу, что Федор почувствовал себя, может быть, безосновательно причастным к этой возвышающей человека светлой гармонии.