Министры знали, насколько их доклады утомляли Государя, и старались по возможности их сокращать, а некоторые стремились даже вносить в них забавные случаи и анекдоты. Особенно отличался в этом отношении министр внутренних дел известный анекдотист Н. А. Маклаков; прибегали к этому средству и некоторые другие; так в дневник статс-секретаря А. А. Половцова отмечено, что при посещении министра иностранных дел, гр. Муравьева, одним из его сотрудников, Муравьев с озабоченным видом ему сказал: "думаю, чем бы я мог завтра на моем докладе рассмешить Государя".
Впрочем, краткости докладов министров весьма содействовала способность Царя на лету с двух слов понять в чем дело, и ему нередко случалось перебивать докладчика, кратким досказом того, что последний хотел ему разъяснить. {11} Да, в отдельных вопросах Николай II разбирался быстро и правильно, но взаимная связь между различными отраслями управления, между отдельными принимаемыми им решениями, от него ускользала.
Вообще синтез по природе был ему не доступен. Как кем-то уже было замечено, Николай II был миниатюрист. Отдельные мелкие черты и факты он усваивал быстро и верно, но широкие образы и общая картина оставались как бы вне поля его зрения.
Естественно, что при таком складе его ума абстрактные положения с трудом им усваивались, юридическое мышление было ему чуждо.
Обладал Николай II исключительной памятью. Благодаря этой памяти, его осведомленность в разнообразных вопросах была изумительная. Но пользы из своей осведомленности он не извлекал. Накапливаемые из года в год разнообразнейшие сведения оставались именно только сведениями и совершенно не претворялись в жизнь, ибо координировать их и сделать из них какие либо конкретные выводы Николай II был не в состоянии. Все, почерпнутое им из представляемых ему устных и письменных докладов, таким образом, оставалось мертвым грузом, использовать который он, по-видимому, и не пытался.
Общепризнанная черта характера Николая II - его слабоволие, было своеобразное и одностороннее.
Слабоволие это состояло в том, что он не умел властно настоять на исполнении другими лицами выраженных им желаний, иначе говоря, не обладал даром повелевать. Этим, между прочим, в большинстве случаев и обусловливалась смена им министров. Неспособный заставить {12} своих сотрудников безоговорочно осуществлять высказываемые им мысли, он с этими сотрудниками расставался, надеясь в их преемниках встретить боле послушных исполнителей своих предположений.
Однако, если Николай II не умел внушить свою волю сотрудникам, то и сотрудники его не были в состоянии переубедить в чем либо Царя и навязать ему свой образ мыслей.
Мягкохарактерный и, потому бессильный заставить людей преклоняться перед высказанным им мнением, он, однако, отнюдь не был безвольным, а наоборот, отличался упорным стремлением к осуществлению зародившихся у него намерений. Говоря словами Сперанского про Александра I, с которым Государь имел вообще много общего, Николай II не имел достаточно характера, чтобы непреклонно осуществить свою волю, но не был и достаточно безволен, чтобы искрение подчиниться чужой воле. Стойко продолжал он лелеять собственные мысли, нередко прибегая для проведения их в жизнь к окольным путям, благодаря чему и создавалось впечатление двойственности его характера, которая столь многими отмечалась и ставилась ему в упрек.
Насколько Николай II в конечном результате следовал лишь по путям собственных намерений, можно судить по тому, что за все свое царствование он лишь раз принял важное решение вопреки внутреннему желанию под давлением одного из своих министров, а именно 17-го октября 1905 года, при установлении народного представительства.
Впоследствии Витте, в особой поданной им записке, стремился убедить Царя, что манифест означенного числа был издан не по его, Витте, настоянию, так как он тогда же указывал и {13} на другой выход из создавшегося в стране положения - на принятие драконовских мер против возникших народных волнений и лишь прибавил, что он - Витте - для этого не пригоден. Но обмануть Царя Витте не удалось и Николай II сохранил к нему определенно неприязненные чувства.
Основной причиной указанного внешнего слабоволия Николая II была его в высшей степени деликатная природа, не дававшая ему возможности сказать кому-либо в лицо что-нибудь неприятное. Вследствие этого, если он признавал необходимым выразить кому либо свое неудовольствие, то делал это неизменно через третьих лиц. Таким же образом расставался он со своими министрами, если не прибегал к письменному, т. е. заочному их о том извещению.
Происходило это, как вообще у мягкосердечных людей, не решающихся причинять огорчение своему собеседнику, не от сожаления к огорчаемому, а от невозможности переделать себя и заставить перешагнуть через испытываемое при этом тяжелое чувство.
Доказательством именно указанного происхождения слабоволия Николая II может служить, между прочим, и то, что личной приязни в своим сотрудникам, даже долголетним, Николай II не питал совершенно. Ни в каких личных близких отношениях ни с одним из них он не состоял и с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь. Можно даже утверждать обратное, а именно, что чем дольше сотрудничал он с каким-нибудь лицом, тем менее дружественно он к нему относился, тем менее ему доверял и тем охотнее с ним расставался. {14} Причины этого, на первый взгляд нелояльного явления были разнообразны.
Тут сказывалась и свойственная Государю склонность увлекаться новыми лицами и даже новыми мыслями. К тому же можно сказать, что в течение всего своего царствования Николай II искал такое лицо, которое бы добросовестно и умело осуществляло его мысли, оставаясь при этом в тени и не застилая собою его самого.
В каждом своем новом сотруднике он надеялся найти именно такого человека, и этим обусловливался тот фавор, которым пользовались в течение некоторого времени все вновь назначаемые министры. Продолжался этот период тем короче, чем большую инициативу и самостоятельность проявляло новое, призванное к власти лицо.
В проявлениях инициативы со стороны своих министров Николай II усматривал покушение узурпировать часть его собственной царской власти. Происходило это не только от присущего ему обостренного самолюбия, но еще и потому, что у него отсутствовало понимание различия между правлением и распоряжением, вернее говоря, в его представлении правление государством сводилось к распоряжениям по отдельным конкретным случаям. Между тем, фактически всероссийский император силою вещей мог только править, т. е. принимать решения общего характера и широкого значения, распорядительная же часть поневоле всецело сосредоточивалась в руках разнообразных начальников отдельных частей сложного государственного механизма и всего ярче выявлялась в лице отдельных министров.
При отмеченном отсутствии в сознании Государя точного разграничения понятий правления и распоряжения, на практике получалось то, что {15} чем деятельнее был данный министр, чем большую он проявлял активность и энергию, тем сильнее в сознании Царя укреплялась эта мысль о посягательстве на его, царскую, власть и тем скорее такой министр утрачивал царское доверие. Именно эту участь испытали два наиболее талантливые сотрудники Николая II - Витте и Столыпин.
Любопытно, что Государь и сам признавал, что нахождение данного лица в должности министра ослабляло к нему его доверие. В дневнике А. Н. Куропаткина имеется этому прямое подтверждение. Куропаткин, усматривая, что доверие к нему Государя уменьшается, просил однажды Царя об увольнении его от должности военного министра добавив при этом, что, коль скоро он перестанет быть министром, он будет надеяться, что царское доверие к нему вновь возрастет, на что ему в ответ Государь откровенно сказал: "как это не странно, но в этом отношении вы, пожалуй, правы".
Ревнивым отношением к лицам, им самим поставленным во главе отдельных отраслей управления, объясняется и стремление Государя пользоваться указаниями людей безответственных, не облеченных никакой властью. Николаю II казалось, что, стоящие в стороне от управление государством, посягать на его прерогативы никак не могут, а потому, следуя их советам, он был убежден, что проявляет непосредственно свою личную волю. Отсюда становится понятным и то влияние, которым в течение известного времени пользовались такие безответственные советчики, как кн. В. П. Мещерский и виновник японской войны А. М. Безобразов, а также приближенные ко двору, но не имевшие по своей должности никакого касательства к государственным {16} делам дворцовые коменданты П. П. Гессе, Д. Ф. Трепов, В.Н. Воейков и, наконец, друг Царицы, А. А. Вырубова.