– Вы, я в том уверен, ваше величество… но я… меня уже ждет Харон[91] с лодкою, чтобы перевезти в область Аида…
И Мазепа мрачно указал на плот, стоявший у берега.
– Так познакомьте меня с вашей прелестной Антигоной. Эдип[92], царь Украины! – с улыбкой сказал король.
Мазепа кликнул Мотреньку, которая стояла в стороне и смотрела, как казаки втаскивали на плот ее коляску и карету гетмана.
– Дитятко! Ходи сюда! – сказал он. – Их величество мают оказати тоби жичливость.
Девушка подошла, потупив голову, и сделала молчаливый поклон.
– Очень рад познакомиться с вами, прекрасная панна! – сказал Карл по-польски.
Мотренька снова поклонилась и подняла на короля свои робкие, стыдливые глаза.
– Это делает вам честь, что вы не бросили вашего батюшку… Только в несчастии познаются истинные привязанности…
Но в этот момент к коляске короля подскакал Левенгаупт, весь встревоженный.
– Ваше величество! За нами погоня, – торопливо проговорил он. – За Переволочною уже показались русские отряды… Торопитесь переправляться…
– Я раньше моей армии не переправлюсь.
– Государь! Умоляю…
– Мне бежать? Никогда!.. Я эту коляску сделаю моей крепостью и буду защищаться в ней, как защищался в Нарве, – отвечал упрямец. – Вот кого поберегите, женщин.
И он указал на Мотреньку. Мазепа тоже больше всего боялся за нее и потому, откланявшись королю, взял под руку свою любимицу и торопливо повел на плот. Там было уже несколько женщин, тоже оставлявших Украину вместе с своими мужьями и родственниками. Они оказывали Мотреньке необыкновенное внимание и уважение.
Солнце было уже низко, когда плот пристал к тому берегу Днепра.
– Теперь мы, доненько, в запорожских вольностях, се их земля, их и царство, – сказал Мазепа, вступая на берег. – Колись я тут, ще молодым, походив, як був у Дорошенка… Дорошенко тоди гетманував на сим боци Днипра…
Мотренька с грустью оглянулась на покинутую уже ею сторону Днепра, на которой лежали красноватые полосы света от заходящего солнца. Девушка мысленно прощалась с тогобочною Украйною, где оставались лучшие воспоминания ее молодой, незадавшейся жизни.
И вдруг, как бы отвечая на ее мысль, какой-то запорожец несколько поодаль от места переправы, сидя на берегу и глядя на ту сторону Днепра, затянул:
По ту сторону все еще виднелась коляска короля; около которой толпились генералы и офицеры. Упрямый Карл никак не хотел переправляться, не хотел показать, что он бежит. Он до того разгорячился, что толкнул Левенгаупта в грудь, воскликнув с азартом: «Генерал сам не знает, что говорит! Мне приходится думать о других более важных делах, чем моя личная безопасность».
– Коли б его москали не взяли, – как бы про себя заметила Мотренька.
– Кого, доню? – спросил Мазепа.
– Та короля, тату.
– З его стане… Черт послав мени на погибель сего молокососа! – с сердцем сказал старый гетман.
На душе у него уже слишком много накопилось. Упрямая воля, которая поддерживала его в течение всей бурной жизни, отказывалась служить ему. Он чувствовал себя физически разбитым. Он начинал жаждать покоя, а между тем новые тревоги только начинались.
Едва лишь к полночи успели переправить на другую сторону Днепра обезумевшего от неудачи короля. Коляска поставлена была вместе с ним на две лодки, и двенадцать драбантов на веслах мигом доставили его к берегу.
А в это самое время на том берегу, который он сейчас оставил, послышались мушкетные выстрелы. Это Меншиков, посланный царем на другой день после попойки, успел нагнать остатки шведского войска в числе шестнадцати тысяч человек, предводительствуемого Левенгауптом, и после легкой перестрелки заставил его положить оружие…
Карл слышал, как замолкла перестрелка, и понял, что случилось…
– Ставка проиграна, – сказал он со свойственным ему легкомыслием, – так я удвою ее!
Но на эти слова никто не отвечал.
Беглецы в ту же ночь вступили в безбрежную степь. Это была настоящая пустыня, мертвая, безлюдная и безводная. Могильная тишина царствовала кругом, и только звезды смотрели с темного неба, словно живые существа, осуждающие безрассудные деяния человеческие. Шведы были глубоко поражены видом этого застывшего мертвого моря, которому они не видели ни конца, ни края.
Одни запорожцы были тут как дома. Им не привыкать было плавать в этом море по целым месяцам, выискивая красной дичи в виде косоглазого крымца, а то буйвола, либо лося, либо быстроногого сайгака.
91
Харон – в греческой мифологии перевозчик душ умерших через реку Стикс в царство мертвых – Аид.
92
Антигона – в греческой мифологии Эдип, сын царя Фив Лаия, был брошен по приказанию отца в горах, так как предсказание гласило, что он должен стать отцеубийцей. Пастухи спасли мальчика; Эдип убил отца и стал мужем матери, имел от нее четырех детей. Когда преступление раскрылось, опозоренного, лишившего себя зрения Эдипа сопровождала в изгнании лишь его дочь Антигона.