Крижанич опять остановился. Седая голова поникла в раздумье и изредка вздрагивала.
– И что же, отче, нашел в Москве кого искал? – спросил Палий, грустно глядя на старика.
– Нашел…
Крижанич опять остановился. Видно было, что тяжело говорить ему, что в памяти его разбередились какие-то раны, еще не зажившие. И Палий молчал. В его душе слышался чей-то таинственный голос: «Сыне человечье, оживут ли кости сия?..» И ему казалось, что пустыня оживает, совокупляются сухие кости казацкие, кость к кости, каждая к составу своему, и кости связываются жилами, и растет на них плоть, и плоть покрывается кожей… Боже! Какой собор людей! Конные и пешие, и знамена веют по воздуху, и бунчуки косматые развеваются, и чубы казацкие по ветру распущены…
– Да, нашел я, сын мой, нашел в Москве… ссылку, Сибирь, – продолжал как бы про себя Крижанич.
– Ссылку? Сибирь?
– Сибирь, сын мой… В Сибирь послал меня царь искать Спасителя словенства…
На лице Палия выразилось глубокое изумление.
– Который царь сослал тебя? – спросил он.
– Тишайший.
– И долго ты пробыл в Сибири?
– Пятьнадесять лет, до смерти Тишайшего.
– За что же сослали?
– Богу одному ведомо… Но думаю, что по какому ни на есть подозрению: боялись меня. А может, и за то, что царю докучал я своим словенским делом… О! Тяжко было мне, сын мой, говорить с человеком, от которого зависит спасение всего словенского мира и который не разумеет своих выгод. Я говорил ему: посмотри, державный владыко севера, как гнется под немецким и турецким ярмом выя болгарина, словенина, хорвата, серба, илирца, чеха… Он уподобляется Христу, ведомому на распятие и несущему свой страстный крест, а ты, о царю! уподобляешися Агасферу[21], не токмо не помогшему Спасителю нести его тяжкий крест, но и не давшему ему успокоения при доме своем… я громко вопиял к царю: помни, о царю, участь Агасферову; не поможешь ты ныне словенам снять с себя тяжкий крест мученичества, этот крест падет на выю твоих преемников, царей российских, и тогда крест сей будет еще тяжеле – тяжеле целыми веками страданий словенских народов. Вместо тысяч жертв во искупление словенства преемники твои принесут на алтарь словенства миллионы жертв, ибо России не избыть того, что предопределено ей Провидением. Чем раньше совершится сие, тем легче самое совершение. И не ради себя должен ты сделать сие, а ради их: не думай завоевать их, расширять твое царство насчет словенских народов, ты только освободи их, и ты будешь в тысячу крат сильнее и могущественнее того, чем ежели бы ты покорил их под власть свою…
Старик снова умолк.
– Чудна, чудна Москва, – проговорил про себя Палий в раздумье.
– Ты что говоришь, сын мой? – спросил Крижанич, как бы очнувшись от забытья.
– Так кажу, дурна Москва, – отвечал Палий по-украински.
– Истинно дурна: выгод своих не разумеет…
– Так за що ж царь розсердивсь? – продолжал по-прежнему Палий.
– Не царь, а бояре, думаю… Я говорил царю: покорение словенских народов – все гибель Московского царства, сие покорение будет не иное что, как самоукушение скорпиево… Покоривши дунайских ли словен, ляхов ли, болгар ли, Москва всенепременно наложит на них железную цепь тяжких законов царя Ивана Грозного и царя Бориса-татарина: она наводнит словенские земли своими темниками и баскаками, приставами да целовальниками, боярами да стольниками[22], дьяками да подьячими; и сие зло злее зла турецкого, злее яду немецкого…
– Се б то дуже правда, – покачивал головой Палий.
– Какое не правда! Познал я московскую душу: ее и в десяти водах не вываришь…
– Так-так… Он и у нас, на Вкраине, Москва вже свои порядки заводит, така вже московска натура ижаковата…
– И я сие сказывал царю.
– Що ж вин?
– Милостиво молчал и шубу с плеча своего пожаловал мне…
– А там и гайда! У Сибирiю?
– Да, сын мой.
Палий даже рассердился. Он передвинул свою курпейчатую шапку с одного уха на другое и с досадою остановился.
– Так це все бояры?
– Бояре, кому ж больше: они и царя обманули.
– Ах, гаспидовы дити! От ироды! А царь и не знав ничого?
– Ему доложили, якобы мне «надобеть быть у государевых дел, у каких пристойно», и сослали в Тобольск.
Рассказ Крижанича произвел на Палия тяжелое, удручающее впечатление. Опять перед ним вставало поле, усеянное костями человеческими; но кости эти уже не оживали… «Не оживут кости сия», – звучала под сердцем плачущая, погребальная нота… Кто поможет воскресению сухих костей? На кого надежда?
Крижанич угадал его мысль и кротко посмотрел на него старческими, ясными, как у юноши, глазами.
21
Агасфер – согласно Евангелию, отказал Христу в отдыхе в своем доме во время крестного пути на Голгофу. В наказание был обречен на вечное скитание до второго пришествия Христа.
22
Стольник – придворный чин-должность на Руси в ХШ – XVII вв. Первоначально прислуживал при трапезе царям и великим князьям, позднее назначался на воеводские, посольские, приказные должности.