– Лодок! Багров! – гремит голос царя. – Кто утонул?
– Доктора Лейма, государь, я опознал, – отвечает Меншиков.
– А я, государь, видел Кенигсека и Петелина, – прибавил Ягужинский.
– Господи! Какое несчастье!
Но вот и лодки с баграми… В одну из них прыгает царь с такою поспешностью, что едва не опрокидывает ее; да ему это нипочем, он любит воду.
– Государь!! Береги себя! – кричит испуганно Меншиков.
– Ищи там! Подавайся ниже!..
Лодки бьются на месте, толкутся в узком канале, словно в ступе, а утопленников все не найдут.
– Спускай ниже! Их водой несло… подайся сюда! – командует царь, бороздя воду длинным багром.
Лодки стукаются одна о другую. Меншиков постоянно повторяет, чтоб берегли царя. Берега канала усыпаны народом, который напряженно ждет… Иные крестятся.
– Кто утонул?
– Немцы, паря.
– Туда им, куцым, и дорога, – отзывается кто-то.
Наконец, багор царя зацепил что-то, тащит… Из воды показывается что-то серое… спина человеческая, а голова и ноги в воде… Приподнимается багор выше, виден затылок утопленника и черные, мокрые волоса, падающие на лицо…
– Благодарение Богу… Кенигсек, бедняжка…
Царь быстро схватывает его за шиворот и втаскивает в лодку.
– Ищи других, тут должны быть, – распоряжается царь.
– Не клади, не клади, царь-государь! – торопливо предупреждает старый матрос. – Не клади наземь, не отойдет, не откачаешь.
– Качать! Качать! – слышатся голоса.
Лодка пристает к берегу. Утопленника, словно мешок, слабо набитый чем-то мягким, с рук на руки сдают стоящим на берегу. Царь, проворно сбросив с своего громадного тела кафтан, в который можно было завернуть двух утопленников, кидает его на берег.
– Качайте на моем кафтане!.. А ты, Данилыч, обыщи его карманы, может, есть важные бумаги, государственные, запечатать надо тут же…
– Еще тащут! – дрожит толпа. – Вон, вон, матушки!
Снова из-под воды показывается что-то скомканное, перегнутое, мертвое, но еще не окоченевшее… А Кенигсека кладут на царский кафтан. Меншиков, исполняя приказ царя, опоражнивает карманы утопленника и найденные у него мокрые бумаги тут же вкладывает в небольшой сафьяновый портфель и отдает Ягужинскому.
– Запечатай тотчас и сохрани.
Кенигсека качают. Беспомощно переваливается мертвое, посиневшее тело по кафтану. Из-за спутавшихся мокрых волос, падающих слипшимися прядями на лицо, видны красивые очертания этого молодого, еще за несколько минут полного жизни лица… теперь оно такое серьезное, молчаливое, застывшее…
– Лекаря бы надо, – с беспокойством говорит Меншиков, сильно встряхивая царский кафтан.
– Да вон и лекаря тащут, – отвечает юный Павлуша, который все видит и все слышит.
Действительно, из другой лодки выносят на берег другого утопленника – это доктор Лейм… Отыскивают, наконец, и Петелина…
В трех местах на берегу канала идет энергическое качанье трех свежих трупов. Петр не спускает глаз с Кенигсека. Ему особенно жаль его, надо во что бы то ни стало оживить этого мертвеца, откачать, отнять у смерти… Она еще не успела его далеко унести… Душа его тут, близко, может быть, за теми плотно сжатыми красивыми губами… Стоит только их разжать, и они порозовеют, язык заговорит, душа скажется… Петр трогает эти губы, холодные такие, мертвые…
Кенигсек, или Кенисен, как называл его Петр, был саксонским посланником при русском дворе; а недавно, прельщенный выгодами службы в России, он поступил в русское подданство, и Петр был очень рад приобрести себе такого служаку… И вдруг, на глазах его, он погибает! Это большая потеря…
Но, может быть, он отойдет… Он так недолго был под водой… Правда, вода ледяная, режет, обжигает своим холодом.
– Что, Данилыч?
– Трясу, государь… Душу, кажись бы, всю вытрясти можно, кабы…
– Кабы не отлетела?
– Да, государь.
Царь нагибается к трупу, щупает голову мертвеца – холодна, как глыба. И тело коченеет.
– Помре… Царство ему небесное… – Царь снимает шляпу и крестится, крестится и толпа. – Вот не ждали, не гадали… Вместо радости печаль.
– Надо же было, государь, немецкому водяному и жертву принести водою и немцами, – заговаривает Меншиков.
– Правда… правда… А все за мои грехи.
– За всех, царь-государь.
– А бумаги вынул?
– Вынул, государь… У Павлуши.
Но царю некогда долго останавливаться на этом печальном эпизоде. Надо спешить вперед. Шереметев с войском, поди, уж у Ниеншанца. Надо с легкой флотилией плыть на сикурс[7] к нему.
Царь велит с честью похоронить утопленников и готовиться в поход под Ниеншанц.