– Я жду ответа, – напомнил ему Паткуль.
– Я повинуюсь его величеству… Я зараз отдам Билу Церкву, коли…
Старик остановился и нерешительно перебирал в руках бумаги.
– Что же? – настаивал Паткуль.
– Коли вы покажете мени письменный на то приказ од его царского величества и од пана гетьмана Мазепы, – снова вскинул он своими кроткими глазами.
Паткуль откинулся назад. Голубые, ливонские глаза его заискрились. Глаза Палия, кроткие, как у агнца, стали еще кротче.
– В царском желании ты не должен сомневаться, – еще резче и настойчивее сказал первый. – Белая Церковь уступлена полякам еще по договору тысяча шестьсот восемьдесят шестого года; притом же с того времени царь заключил теснейший союз с королем против шведов, так что нарушать договор он и не может желать; а ты мешаешь успешному ведению войны, отвлекаешь польские войска и упрямством своим навлекаешь на себя гнев царя.
– Упрямством, – тихо, задумчиво повторил Палий, – упрямством… Упрямством я помогаю и царю, и королю… Я за-для того й заняв Билу Церкву, що боявся, щоб вона не досталась и царьским, и королевским ворогам – шведам, бо… бо вы сами горазд знаете, что у ляхив нема ни силы, ни ума, вони и своих городив и фортеций не вмиют обороняти… А в моих руках, пане, Бела Церква не пропаде, мов у Христа за пазухою.
Эта простая, но логическая речь не могла не озадачить ловкого дипломата, еще недавно от имени царя ведшего переговоры с венским двором и не встретившего там такого дипломатического отпора, какой он встретил теперь от этого мужика, от простого, «подлого» старикашки.
– Так ты взял крепость на сохранение? – изворачивался дипломат, как уж на солнышке.
– На сохранение, пане.
– А есть ли токмо на сохранение, так и должен возвратить ее по первому требованию владельца.
– И возвращу, пане, коли царь укаже.
– Царь! – Дипломат начинает терять дипломатическое терпение. – Именем царя ты прикрываешься не по правде!
А старичок опять молчит. Опять кроткие глаза его вскидываются на волнующегося пана, и в этих глазах светится не то робость, не то тупость, не то насмешка… Паткуль не выносит этого в одно и то же время и покорного, и лукавого взгляда.
Вдруг в открытое окно, выходящее на двор, просовывается лошадиная морда и тихо, приветливо ржет…
– Что это еще! – невольно вскидывается Паткуль.
– Да се, пане, дурный коник хлиба просит, – по-прежнему кротко отвечает Палий.
– Это черт знает что такое! – горячится дипломат. – Я думал, что мне придется говорить с людьми, а тут вместо людей лошади…
– Ну-ну, пишов, геть, дурный косю! – машет Палий рукою на нежданного гостя. – Пиди до Охрима… Эх який дурный… Мы тут з господином послом его королевськи милости про государственни речи говоримо, а вин, дурный, лизе за хлибом…
Откуда ни возьмись под окном Охрим и уводит недогадливого коня в конюшню.
– Именем царя ты покрываешься не по правде, – снова налаживается дипломат. – Тебе изрядно ведомо, что царь удерживается от вооруженного против тебя вмешательства потому токмо, что не желает брать на себя разбирательства внутренних дел Речи Посполитой из уважения к королю его милости, но если ты послушанием не постараешься тотчас же снискать милость короля и Речи Посполитой, то царь, по их просьбе, должен будет, в согласность трактатов, подать им сикурс и выдать тебя на казнь и скарание горлом, яко бунтовщика…
– Так… так… Пропала ж моя сива головонька, – бормочет старик, грустно качая головой.
– Так покоряешься?
– Покоряюсь, покоряюсь, пане.
– Сдаешь крепость?
– Сдаю… Ох, як же ж не сдать… зараз здам… тоди як…
– Что! Как?
– Тоди, як прийде приказ…
– Да приказ вот… – И Паткуль указал на универсал.
– Ни, не сей, пане… Се – холостый…
– Как холостой?
– Та холостый же, пане… У ляхив, пане, усе холосте, и сама Речь Посполита, уся Польша холоста, не жереба…
Паткуль невольно улыбнулся этой грубой, но меткой речи старого казака. Он сам давно понял, что Польша – это холостой исторический заряд, из которого ничего не вышло, и потому он сам, бросив это неудачливое, нежеребое государство, поступил на службу России.
– Холостой приказ… то-то! А тебе нужен не холостой, жеребячий? – спросил он строго.
– Так, так, пане, жеребячий, заправський указ.
– От кого же?
– Вид самого царя, пане… О! Там указы не холости…
Паткуль понял, что ему не сломать и не обойти дипломатическим путем упрямого и хитрого старикашку, прикидывающегося простачком. Он попробовал зайти с другого боку, пойти на компромисс.
– А если я предложу тебе заключить с поляками перемирие до окончания войны со шведами? – заговорил он вкрадчиво. – Пойдешь на перемирие?