В октябре 1891 года Наследник Цесаревич в сопровождении своего брата Великого князя Георгия Александровича (старшего после него сына Императора Александра 111, умершего от туберкулеза летом 1899 года в возрасте 27 лет), начал свое большое заграничное путешествие приездом в Грецию, где к ним присоединился и Наследник Греческого престола Георгий. Отсюда на броненосце «Память Азова», через Суэцкий канал, Наследник Цесаревич совершил свое путешествие на Восток, посетив по пути Египет, Индию, Цейлон, Сингапур, Яву, Сиам, Сайгон, Гонконг и Японию, где он побывал в Нагасаки, Киото и Тсу. Здесь на Наследника Цесаревича было произведено японским самураем покушение, являвшееся отражением того враждебного отношения к России, которое царило тогда в Японии и которое поддерживалось правительственными кругами Англии и других держав и должно было неминуемо привести к Русско-японской войне. Это покушение не окончилось убийством Наследника исключительно благодаря быстрому вмешательству Наследника Греческого Георгия, который своей тростью ослабил удар сабли самурая, вследствие чего рана оказалась поверхностной, но шрам от нее сохранился на голове Наследника Николая Александровича на всю жизнь. В момент покушения, как и после него, Николай Александрович сохранил полное спокойствие[24]. В мае 1892 года Наследник Цесаревич прибыл во Владивосток, где 19 мая старого стиля, после молебна, он заложил первый камень железнодорожного вокзала — конечной станции Великого Сибирского пути, соединившего Европейскую Россию с ее портом на берегу Тихого океана, постройка которого была закончена в царствование Императора Николая II. В Санкт-Петербург Наследник Цесаревич вернулся сухопутным путем. Это путешествие очень расширило умственный кругозор Наследника.
Наряду с военной службой Наследник Цесаревич практически знакомился с государственными делами, неизменно присутствуя на заседаниях Государственного Совета, в заседаниях Финансовой комиссии, председателем которой он состоял, принимал послов иностранных держав, усиленно занимался сбором средств, как председатель комиссии по оказанию помощи пострадавшим от неурожая, жертвуя на нее крупные суммы из своих собственных средств, и т. д.
В результате своего образования и воспитания по традициям, им усвоенным, Царь-мученик Николай Александрович был олицетворением того идеального русского человека, образ которого выдающийся русский писатель Иван Шмелев изобразил следующими словами: «Русский тот, кто никогда не забывает, что он русский. Кто знает родной язык, великий русский язык, данный великому народу. Кто знает свою историю, Русскую историю — великие ее страницы. Кто чтит родных героев. Кто знает родную литературу, русскую великую литературу, прославленную в мире. Кто неустанно помнит: ты — для России, только для России! Кто верит в Бога, кто верен Русской Православной Церкви: она соединяет нас с Россией, с нашим славным прошлым. Она ведет нас в будущее; она — водитель наш, извечный и верный».
Сын учительницы Царских детей И. Сургучев в своей книге «Детство Императора Николая II» (Париж, 1953), росший и воспитывавшийся со своими Царственными сверстниками — будущим Императором Николаем Александровичем и его братом Великим князем Георгием Александровичем, рассказывает о том, как Великий князь Николай Александрович, будучи отроком, уже тогда обнаруживал самостоятельность своих суждений и, несмотря на дворцовый этикет, был в сердечных и простых отношениях с детьми дворцовой прислуги. В книге 5-й журнала «Русская летопись» (Париж, 1923) флигель-адъютант А.А. Мордвинов передает случай, рассказанный ему учителем английского языка Великого князя Николая Александровича Хиссом: «Однажды, — рассказывает Карл Иосифович, — мы читали вместе с маленьким Николаем Александровичем один из эпизодов английской истории, где описывается въезд короля, любившего простонародье и которому толпа восторженно кричала: „Да здравствует король народа“. Глаза у мальчика заблистали, он весь покраснел от волнения и воскликнул: „Ах, вот я хотел бы быть таким…“ Это интимное желание быть любимым „многими“, „всеми“, по преимуществу простыми людьми и притом только русскими, хотя и было запрятано у Николая Александровича глубоко, все же чувствовалось во многих случаях и впоследствии, когда он достиг зрелого возраста и стал Императором. Его простую, незлобивую, непритязательную, глубоко верующую, застенчивую натуру тянуло более к бесхитростным людям, с душою простого человека. Во внутреннем мире крестьянства, составлявшем три четверти его подданных, Государь, видимо, искал все те черты, которые были ему дороги и которые он так редко встречал в окружавшей его среде. Это любовное чувство к простому народу мне приходилось неоднократно наблюдать во время многочисленных разговоров Государя с крестьянами. Оно всегда проявлялось в особой, легкоуловимой, задушевной интонации его голоса, в чутком выборе задаваемых вопросов, в высказывавшихся затем по окончании разговора впечатлениях — неизменно доверчивых, добродушно ласкательных и заботливых»[25].
24
По словам чиновника Министерства внутренних дел князя Э.Э. Ухтомского, бывшего в числе сопровождавших Наследника в путешествии, первыми словами Цесаревича после покушения были: «Это ничего, только бы японцы не подумали, что это происшествие может как-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие».
25