Где-то далеко на Васильевском завыла собака, будто прощалась с умирающим хозяином и спешила всех оповестить о своем несчастье. До императорского дворца тоскливый вой еще не добрался, но здесь и своих бед хватало. Четверть часа назад по опочивальне императора прокатился сдавленный крик. Федор Кузьмич, прикорнувший в соседнем кабинете, тут же кинулся в покои императора и застал того сидящим на постели и растирающим горло правой ладонью.
– Что случилось, Ваше Величество? – осведомился камергер. – Никак опять кошмарные виденья одолели?
– Со мною в который раз уже такая казуистика происходит, – прохрипел царь.
– А что привиделось?
– Все тот же сон, Федор Кузьмич, – император безнадежно махнул рукой. – Все тот же. Наказание Господне!
It's ridiculous![18]
– Сквозь строй? – уточнил камергер.
– Сквозь строй, – подтвердил император и кивнул головой. – Только в этот раз сквозь строй меня тащил не Струменский, а мой батюшка, Царство ему Небесное. Вся спина болит. Что там, посмотри, Федор Кузьмич. – царь скинул с себя ночную сорочку и повернулся спиной к камергеру.
Тот коротко охнул и принялся мелко креститься, будто увидал что-то страшное.
– Что там? – нетерпеливо спросил император.
– Там, Ваше Величество, там…
– Ну, говори же! Я приказываю!
– Там, – снова начал мямлить камергер. – Там следы от шпицрутенов!..
– Что?! Ты в своем уме?! – вскричал император.
– Точно так, Ваше Величество. A complete misunder-standing[19]. – Федор Кузьмич взял с ночного столика триклиний с горевшими свечами и показал царю на круглое зеркало венецианского стекла: – Пожалуйте сюда, Ваше Величество.
Александр поднялся и подошел к зеркалу. Он долго осматривал свою спину, насколько ему было видно, потом накинул на себя атласный халат и упал в кресло.
– Теперь ты понимаешь, Федор Кузьмич?! Я ничего не выдумал! – голос императора предательски дрогнул. – Мой батюшка призывает исполнить миссию рода Романовых! И блаженная Ксения, и монах Авель, и Серафим Саровский говорили, что умру я не императором, а монахом.
– Стоит ли придавать значения предсказаниям, Ваше Величество? – усомнился Федор Кузьмич. – Блаженная Ксения предсказала точную кончину вашего батюшки. А что до вас касательно, так она высказывалась какими-то намеками. Я в магии не силен, но стоит ли верить тому, что баба говорит, хоть и блаженная? La morte triomphante[20].
– Ты действительно ничего не понимаешь, – безнадежно махнул рукой император. – Я должен исполнить свою миссию! А ты будешь мне помогать, ибо положиться императору не на кого. А записи пророчества блаженной Ксении у меня есть в кабинете, – император ткнул указательным пальцем в потолок. – Живо поднимись туда и отыщи их в письменной тумбе.
– Хорошо, Государь, – склонился в полупоклоне камергер. – Только зачем вам записи блаженной Ксении, когда в Михайловском замке у вас проживает госпожа Татаринова Екатерина Филипповна, баронесса фон Буксгевден. Стоит только послать за ней, уж она-то в мистической науке смыслит куда больше всех петербуржских юродивых, вероятно, пенсион свой в шесть тысяч рублей годовых отрабатывает.
– Нишкни, холоп! – прикрикнул Александр на ядовитого Кузьмича. – Ты еще простым казаком был, когда Екатерина Филипповна уже многим судьбу определила. Но, говорю тебе, сейчас ничего не хочу слышать о Татариновой. Хочу, чтобы ты записи о Ксении отыскал!
Камергер непокорно мотнул головой, однако возражать воле царя не стал. Подошел к секретеру из карельской березы, сдвинул на нем в сторону чернильный прибор, и секретер отъехал в сторону, обнажая тайный проход в кабинет императора, находящийся на третьем этаже Каменоостровского дворца. Федор Кузьмич взял один из канделябров, зажег свечи и, кряхтя, словно столетний старец, стал подниматься вверх.
Отсутствовал он довольно долго, но вскоре появился с кипой различных бумаг, среди которых виднелась папка телячьей кожи.
– Вот именно там! – Александр указал на кожаную папку. – Читай, что написано.
– Да здесь записано, Ваше Величество, что юродивую Ксению Петербуржскую погребли на Смоленском кладбище, – камергер поджал губы и перелистнул листок. – Ага, есть еще: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Феодоровича. Осталась после смерти мужа в 26 лет, странствовала 45 лет, всего жития ее было 71 год, называлась «Андрей Феодорович»».