Напротив, путь османских послов в Москву был гораздо более выгоден. Обычно они следовали через контролируемые султаном территории к западу и северу от Черного моря и по пересечении вассального Крымского ханства въезжали напрямую в земли Московского государства. Разумеется, дорога могла быть физически трудной и для османских представителей. Так, Камаль Феодорит, первый османский посланник, которому удалось достичь Москвы, едва не умер от холода в степи на пути к столице великого князя в 1514 году[66]. Османские посольства могли также стать объектом нападений со стороны донских казаков, которые даже убили султанского посланника Фому Кантакузена в 1637 году[67]. Тем не менее османским представителям практически не приходилось иметь дело с полунезависимыми местными правителями на московских территориях.
В своих отношениях с донскими казаками и османскими пашами из Азова и Каффы московские послы ни в коем случае не должны были уронить честь своих государей. На некотором расстоянии от Черкасска, казацкой столицы, донцы должны были их встречать верхом на конях и с развернутыми знаменами и сопровождать их вступление в город ружейными и пушечными выстрелами. Казаки также должны были обеспечить передачу послов на османской границе в руки азовских янычаров под аккомпанемент выстрелов и при развернутых знаменах[68]. В ходе переговоров с азовским пашой послы, размещенные в особом лагере за пределами города, должны были добиться того, чтобы паша сам прибыл к ним за подарками или по крайней мере принял их через посланника. Послам ни в коем случае не позволялось самим доставлять подарки паше, дабы не уронить честь московского государя[69]. Если им не удавалось избежать остановки в Керчи или Каффе, послам надлежало по крайней мере добиться подобающего к себе отношения и размещения в так называемом «белом» городе[70]. Наконец, послы должны были отказаться от предложения проследовать в Константинополь через Крым[71]. Если им не удавалось избежать этого, как было в случае с первым московским посланником в Османскую империю М. А. Плещеевым, они должны были отказаться от сопровождения, которое хан пожелал бы к ним приставить. Московским послам строго запрещалось приходить на прием к султану в сопровождении крымцев и «сидеть под ними» во время аудиенции[72].
Прием у великого визиря и у султана был кульминацией московских посольств в Константинополь. Московское государство и Османская империя не разделяли общей дипломатической культуры или языка международного общения, которые способствовали бы переговорам. В этих условиях обращение принимающей стороны с послами и их поведение во время аудиенций приобретали особое значение. Ситуация еще более осложнялась различиями между московским и османским посольскими обычаями. В московском государстве иностранный посланник обычно принимался великим князем, а позже царем, произносил свою речь и передавал грамоту от своего правителя, после чего думные бояре обсуждали с ним частности. Напротив, в Османской империи иностранные посланники должны были первоначально приниматься визирем (чему могли предшествовать встречи с менее важными чиновниками), прежде чем они могли видеть султана. Визири требовали, чтобы посланник передал им грамоту и подарки, предназначавшиеся султану. Это обстоятельство, а также различия в последовательности приемов у правителя и его министров были потенциальным источником конфликта.
В соответствии с формирующимся московским посольским обычаем первому российскому посланнику в Османскую империю М. А. Плещееву было предписано поклониться султану, «не сгибая колен». Затем он должен был передать султану великокняжескую грамоту и произнести речь, стоя или сидя, в случае если султан предложит ему сесть. Когда «паши» султана Баязета II пригласили Плещеева на традиционное в османском посольском обычае угощение и хотели одарить его кафтанами и подарками, московский посланник отказался, заявив, что «ему нечего говорить пашам, что ему не нужны их кафтаны и подарки, и что ему надо говорить с султаном без посредников»[73]. Хотя Баязет отправил Ивану III дружественное письмо, в котором уведомил великого князя о получении его послания, османы были шокированы «заносчивыми речами московита»[74].
66
См.: Памятники дипломатических отношений Московского государства с Крымом, ногаями и Турциею // СИРИО. 1895. Т. 95. С. 92.
68
69
70
Первый московский посол М.А. Плещеев должен был сообщить, какие почести ему были оказаны по приказу султана в Каффе. См.:
71
Там же. Это требование отражало желание московских правителей поддерживать прямые отношения с султаном, без посредничества крымского хана, который был вассалом последнего. Об отношениях Московского государства и Крымского ханства см.:
74
Отчет Плещеева о своем посольстве не сохранился, однако обстоятельства его миссии к Баязету II можно реконструировать из посланий крымского хана Менгли-Гирея, чей представитель сопровождал Плещеева в Константинополь.