Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Наряду с вкладом в историографию ориентализма и империи настоящая работа представляет собой и определенное дополнение к недавним исследованиям политической роли религии в царской России. Историки России Нового времени испытали влияние ренессанса, произошедшего в исследованиях религии[39]. В результате религия в целом и православие в частности составили предмет значительного числа работ, посвященных имперской проблематике в последние два десятилетия[40]. Историки, специализирующиеся на причерноморском регионе, обратили внимание на роль религиозных сектантов в построении Российской империи в Закавказье и на процесс интенсивной христианизации Крыма, начавшийся спустя полстолетия после его присоединения к России в 1783 году[41]. Несомненный прогресс был достигнут в понимании роли ислама в отношениях России с Османской империей[42]. Ввиду важности религиозных акторов по обе стороны Черного моря возникает соблазн рассматривать русско-турецкие войны как преимущественно религиозный конфликт. Характерным примером в этом смысле является недавняя история Крымской войны, вышедшая под заглавием «Последний крестовый поход»[43].

Религия очевидным образом вновь стала модным предметом среди историков царской России, однако не стоит преувеличивать ее роль в истории отношений России и Османской империи. Во-первых, утверждение о том, что религия играла важную роль в этих отношениях весьма неоригинально, если принять во внимание часто упоминаемую роль России как «покровителя» православных подданных османского султана[44]. Во-вторых, тем, кто пытается представить конфликт России и Османской Турции как позднейший православный аналог средневековых католических крестовых походов, придется объяснить, почему примирительный подход первых московских царей сменился более агрессивным настроем по отношению к Османской империи как раз в тот момент, когда православное мировоззрение утратило монопольное положение в российской элите. Ввиду очевидной вестернизации и секуляризации элит постпетровской России акцент на сохраняющейся роли религии в российско-османских отношениях может скрыть важные изменения, которые претерпело российское восприятие державы султана на протяжении XVIII и XIX столетий. Принимая во внимание одинаковую опасность как недооценки, так и переоценки роли религии в истории все еще традиционного, но уже модернизирующегося общества, автор данной работы постарался учесть как религиозные, так и светские элементы в российско-османских отношениях, а также проследить их изменяющееся соотношение на протяжении столетий.

Находящиеся в распоряжении историков источники необходимым образом ограничивают сферу исследования узким пространством письменной культуры, которая в период до Крымской войны во многом еще совпадала с культурой имперских элит. В течение полутора столетий, последовавших за «петровской революцией», конфессиональный и этнический состав российских элит эволюционировал в сторону большей гетерогенности, а их мировоззрение значительно секуляризировалось. Эти тенденции наиболее очевидны в последней трети XVIII и первой трети XIX века – период, когда русско-турецкие войны стали наиболее частыми. Поэтому неудивительно, что дневники и воспоминания российских участников этих войн, составленные представителями полиэтничного и многоконфессионального офицерского корпуса, рассматривали противника с точки зрения «цивилизованных» военных, а не с точки зрения православных верующих. Религия играла более важную роль в других аспектах культурных контактов России с Османской империей, прежде всего в отношениях с православными единоверцами и в феномене плена. Однако и в нарративах плена в Османской империи, и в описаниях христианских подданных султана на протяжении XVIII века можно наблюдать признаки секуляризации. Хотя религиозная точка зрения на плен и на единоверцев никогда не исчезала, со временем она дополнялась более светскими системами координат.

Наряду с кратким описанием того, о чем эта книга, необходимо обозначить и то, чем она не является. Это не история Османской империи. Автор старался избегать собственных суждений о военной организации османов или об общей исторической эволюции их державы. На протяжении последних трех десятилетий историки-османисты подвергли серьезной критике тенденцию западных авторов рассматривать Османскую Турцию как типичный пример «азиатского деспотизма», коррумпированного и обреченного на гибель. Они продемонстрировали, что даже после изменения баланса сил в пользу ее исторических соперников Османская империя продолжала оставаться развивающейся и жизнеспособной организацией, которой удалось ответить на многие вызовы в условиях все возрастающей международной конкуренции[45]. Симпатизируя данной ревизионистской тенденции в историографии, автор этих строк никоим образом не подписывается под многочисленными утверждениями цитируемых им российских и европейских авторов XVIII и XIX веков об османском «варварстве», «моральном разложении» и «упадке». Тем не менее ложные представления об историческом сопернике могут многое рассказать о том обществе, которое их породило. Вот почему не соответствующие действительности российские описания реалий Османской империи представляют собой важный аспект интеллектуальной истории царской России, вклад в которую стремится сделать данное исследование.

39

Полезный обзор этого направления исследований можно найти в: Werth P. Lived Orthodoxy and Confessional Diversity: The Last Decade on Religion in Modern Russia // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2011. Vol. 12. No. 4. P. 849–865.

40

Из этих работ наиболее важными являются: Geraci R. Window on the East: National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001 (см. рус. пер.: Джераси Р.Окно на Восток: Империя, ориентализм, нация и религия в России. М.: Новое литературное обозрение, 2013); Of Religion and Empire: Missions, Conversion, and Tolerance in the Russian Empire / Eds. R. Geraci, M. Khodarkovsky. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001; Вишленкова Е. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России в первой четверти XIX века. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2002; Werth P. On the Margins of Orthodoxy: Mission, Governanace and Confessional Politics in Russia’s Volga-Kama Region, 1805–1917. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2003; Crews R. Empire and the Confessional State: Islam and Religious Politics in Nineteenth-Century Russia // American Historical Review. 2003. Vol. 108. No. 1. P. 50–83; Crews R. For Prophet and Tsar: Islam and Empire in Russia and Central Asia. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006; Brower B. Turkestan and the Fate of the Russian Empire. London: Routledge Curzon, 2003; Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи, последняя треть XVIII – начало XX в. M.: МПГУ, 2004; Staliunas D. Making Russians: Meaning and Practice of Russification in Lithuania and Belarus after 1863. Amsterdam: Rodopi, 2007; Morrison A. Russian Rule in Samarkand, 1868–1910: A Comparison with British India. Oxford: Oxford University Press, 2008; Skinner B. The Western Front of the Eastern Church: Uniate and Orthodox Conflict in 18th-Century Poland, Ukraine, Belarus, and Russia. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2009; Долбилов М.Д. Русский край, чужая вера: этноконфессиональная политика империи в Белоруссии и Литве при Александре II. M.: Новое литературное обозрение, 2010.

41

Breyfogle N. Heretics and Colonizers: Forging Russia’s Empire in the South Caucasus. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2005; Kozelsky M. Christianizing Crimea: Shaping Sacred Space in the Russian Empire and Beyond. DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 2010.

42

Karpat K. The Formation of Modern Nationhood: Turkism and Pan-Islamism in Russian and the Ottoman Empire // Politicization of Islam: Reconstructing Identity, State, Faith and Community in the Late Ottoman State. Oxford University Press, 2001. P. 276–307; Meyer J. Immigration, Return, and the Politics of Citizenship: Russian Muslims in the Ottoman Empire, 1870–1914 // International Journal of Middle Eastern Studies.2007. Vol. 39. No. 2. P. 15–32; Kane E. Odessa as a Hajj Hub, 1880s – 1910s // Russia in Motion: Cultures of Human Mobility Since 1850 / Eds. E. Avrutin, J. Randolph. Urbana: University of Illinois Press, 2012. P. 107–125; Smiley W. The Meanings of Conversion: Treaty Law, State Knowledge, and Religious Identity among Russian Captives in the Eighteenth Century Ottoman Empire // International History Review. 2012. Vol. 34. No. 3. P. 559–580.

43

Figes O. Crimea: The Last Crusade. London; New York: Penguin, 2011.

44

Свежий анализ проблемы российского протектората представлен в: Taki V. Limits of Protection: Russia and the Orthodox Co-Religionists in the Ottoman Empire. Pittsburgh, PA: Center for Russian and East European Studies, 2015.

45

Среди «ревизионистских» исследований особенно стоит отметить: Owen R. The Middle East in the World Economy, 1800–1914. London: Methuen, 1981. P. 1–24; Abou-El-Haj R. Formation of the Modern State: The Ottoman Empire, Sixteenth to Eighteenth Centuries. Albany: State University of New York Press, 1991; Aksan V. Breaking the Spell of Baron de Tott: Reframing the Question of Military Reform in the Ottoman Empire, 1760–1830 // The International History Review. 2002. Vol. 24. No. 2. P. 253–277.