— Это серьезный вызов, храбрая Тамилла! — улыбнулся царевич Эшиа. — На твое счастье, в моем дворце и правда лучшие повара, поэтому я предстану судьей и смогу подтвердить твои слова!
Немой Зариб, слушая их разговор, только махнул рукой и удалился на сундук, обтянутый ковром. Сундук служил ему постелью, по всей видимости, и Зариб забрался туда с ногами, притянул к себе юрру и снова заиграл старый печальный мотив. Царевич Эшиа, чтобы не мешать Тамилле возиться у печи, сел прямо на пол у ног Зариба и снова принялся слушать чудесные переборы струн, которые заставляли его сердце сжиматься от неизведанной до этого дня волнующей тоски.
Зариб играл, Эшиа слушал, и наблюдал, как ловко справлялась Тамилла со стряпней. Ему показалось, что пролетело несколько мгновений перед тем, как девушка поставила на стол горячие лепешки, и истекающее соком мясо, и сыр, и мед, и сладости, и, громко хлопнув в ладоши, позвала всех к столу. Зариб отложил юрру и ловко спрыгнул с сундука, на котором сидел. Эшиа поднялся на ноги и тоже пошел к столу, на котором Тамилла раскладывала еду в грубые глиняные плошки.
Некоторое время они втроем молчали, и ели, и сталкивались руками над столом, потянувшись за еще одним куском мяса или лепешки. Пища была простая и грубая, но Эшиа, после долгих дней в пустыне со скудными припасами, показалось, что не пробовал он раньше настолько вкусной еды.
— Воистину, ты готовишь лучше любого дворцового повара, прекрасная Тамилла! — с чувством сказал он, обмакнув последний кусок лепешки в мед.
Тамилла отвела взгляд и зарделась, и не ответила колкостью на его речь, вопреки своей привычке. Зариб же улыбался довольно и благодарил обоих — дочь за вкусную еду, и Эшиа за гостинцы.
— Отец! — вспомнила вдруг Тамилла. — Когда мы с царевичем ходили к колодцу, он проговорился мне, что пустился в дальний путь не просто так. И я попросила его рассказать эту историю тебе. И ты порадуешься, и я послушаю, и, быть может, мы поможем царевичу советом или добрым словом.
— Я буду очень рад, если ты расскажешь мне свою историю, царевич, — проговорил Зариб, повернув к нему незрячие глаза. — Много лет никто не рассказывал мне истории, а если и рассказывал, истории те были скучны и неинтересны. Ты необычный человек, царевич, и жизнь у тебя должна быть необычная. С большим удовольствием я выслушаю тебя.И царь Тамилла разлила по глиняным чашкам горячий чай, и царь Эшиа начал свое повествование.
— Имя мое, как вам известно, Эшиа, и имя это самое древнее в моей стране. Когда-то оно принадлежало тому, кто основал государство, и дал ему свое имя, и с тех пор царей часто называют таким именем. Моего деда звали Эшиа, а прозвали его царем-путешественником, за то, что половину своей долгой жизни он предпочитал проводить не на диване, советуясь с министрами, а на коне в долгих странствиях. Царь Эшиа побывал во всех странах, был лично знаком с Кастаром-Путешественником, пересекал Белую Пустыню, ходил по морю и бродил в горах.
Немой Зариб жестами обратился к Тамилле, спрашивая что-то. Тамилла повернулась к Эшиа и спросила:
— И теперь ты, царевич, решил пуститься в путь и увидеть то, что видел твой царственный дед?
— Не совсем так, — покачал головой царевич Эшиа, и в глазах его на мгновение плеснулась грусть. — Дело в том, что я отправился на поиски моего деда. Много лет назад он… знал одного человека. И человек этот был дорог царю Эшиа, но с ним случилась беда, и никто не знал и не ведал ничего о его судьбе. Мой царственный дед потратил несколько лет в бесплодных поисках, но в конце концов вернулся во дворец, взял себе жену и у него появился сын, а у того сына, моего отца, появился я. И все свое детство я провел, слушая рассказы деда о прекрасном царевиче Ардлете, чья красота затмевала восходящее солнце, и был очарован этими историями, но мне казалось, что это всего лишь сказка. Казалось — потому что однажды на рассвете мой дед исчез из дворца, взяв с собой лишь припасов и воды на долгое путешествие, да верного коня, способного вынести переход через пустыню. И вот несколько лет спустя я решился последовать за ним, поскольку он пропал, и некому было рассказать нам о его судьбе. Я поклялся найти его во что бы то ни стало. Но я уже давно в пути, а его след успел остыть. Кажется, я брожу, как слепой, и не знаю уже, куда мне идти.
— Известно ли тебе, царевич, куда мог отправиться твой дед? — тихим голосом спросила Тамилла.
Эшиа кивнул, все еще погруженный в собственные раздумья.
— Он искал путь в Царство Ифритов. Все твердил, что того царевича из его сказок похитили ифриты, что это его вина, и он должен искупить ее, спасти Ардлета из заточения, в котором он непременно находится. Только никому не известно, где находится Царство Ифритов, да и существует ли оно вообще, или это только старый миф. Я двигаюсь от царства к царству, от дворца ко дворцу, разговариваю с мудрейшими людьми… Но никто еще не смог дать мне подсказки.
Старый Зариб печально покачал головой, и Тамилла вздохнула с той же печалью и проговорила негромко:
— Мне жаль, что и нам нечем помочь тебе в твоих поисках, царевич. Разве что накормить и дать выспаться, напоить твоего коня колодезной водой и показать путь от нашей деревни до дворца Ямайна. Я слышала, у царя много слуг, может быть кто-то из них и обладает нужной тебе ученостью…
Царевич Эшиа сердечно поблагодарил Тамиллу и ее отца, и поклялся Ар-Лахадом, что они сделали для него уже более чем достаточно, такая роскошь для усталого путника: теплый очаг, горячая еда и вдосталь холодной воды. Однако он заметил, что при упоминании Тамиллой царя Ямайна она помрачнела, и по изувеченному лицу Зариба пробежала тень. Эшиа задумался о том, что это может означать, но не решился спрашивать. Он подумал, что нехорошо будет говорить о царе Ямайне, если его упоминание вызывает горечь и грусть. Девушка сказала раньше, что царь Ямайн забыл об этой деревне, оттого все были бедны, и жили в нищете, и потому лучшее, что он сможет сделать — это встретиться с самим царем и рассказать ему, какие люди живут в его стране. Царевичу было известно, что царь Ямайн водил близкую дружбу с его дедом, царем Эшиа. Сейчас царь Ямайн должен был быть очень стар, но, как поговаривали, он до сих пор правит своим умом, и ум этот не утратил былой ясности и остроты.
Вскоре на деревню опустилась ночь, и царевич Эшиа вновь заснул на старых простынях, и свет луны падал через забранное решеткой окно ему на лицо, тревожа его сон. Во сне ресницы его трепетали, и сон его был прерывист и странен. В то время, как Ар-Лахад наблюдал за ним через окно, царевич Эшиа обнаружил себя не в удобной деревянной постели, но посреди пустыни в середине ночи, в то время суток, когда песок становится серым и холодным, в низкий пронзительный ветер норовит забраться в рукава и заморозить насмерть. Ночи в пустыне бывают не менее опасными, чем дни под палящим солнцем, и царевич поежился, оглядываясь по сторонам, и только тогда понял, что стоит перед высокими воротами, вздымающимися перед ним. Ворота были высоки и прекрасны: витые узоры вздымались намного выше человеческого роста, темное дерево благородно сияло в свете луны, темно-синие и алые камни, которыми была украшена деревянная вязь, тускло мерцали, подобно звездам на небесах. На самом верху ворот были высокие и острые шипы, служащие для того, чтобы птицы не садились на ворота, и чтобы ни один человек со злым умыслом не посмел перебраться через запертые ворота и остаться в живых. Прямо перед лицом царевича Эшиа оказалось тяжелое кольцо, выполненное не то из меди, не то из бронзы, не то и вовсе из темного, давно не чищенного золота, что сложно было ему понять в окружающей тишине. Он накрыл ладонью кольцо и несколько раз с силой ударил в ворота. Деревянное эхо отозвалось в его руках и теле легкой дрожью, а после задрожала, казалось, сама земля вокруг, и медленно, словно бы нехотя, с тяжелым протяжным скрипом, похожим на человеческий стон, ворота начали открываться ему на встречу, и царевич увидел перед собой большие синие камни мостовой, уходящей куда-то вверх, и синие стены, и синие фонари, висящие над запертыми дверями.