— Мне не доводилось бывать в Ар-Харете, — проговорил Эшиа. — Поскольку путешествовал я, не преступая границ Белой пустыни. Но мой дед путешествовал гораздо дальше и видел намного больше. И многое о своих странствиях он рассказывал мне. Я знаю, где находится Ар-Харет, знаю и о том, какое знойное лето и холодные зимы там бывают, ведь город граничит и с Белой пустыней, и с Семью равнинами. Холод и жара сменяются друг друга без предупреждения, и человеку со слабым дыханием сложно бывает долго переносить сухой ветер, что налетает со стороны пустыни…
— Все так, как говорит господин, чье имя, да простит мне мое незнание многомудрый Ар-Лахад, мне неизвестно, и именно то и произошло с моей женой. И ни один лекарь не помог нам.
— А лекари лечили ее не забирая из города? — уточнил Эшиа и услышал, как выразительно хмыкнул над ухом Хассан Кошачий Глаз.
— Никак нет. Они не позволили ее трогать! Но после того, как врачи не смогли оказать никакую помочь, мы взяли Дардарэ в караван и отправились в путь, из которого дороги назад может не быть…
— Состояние твоей жены ухудшилось в пустыне?
— Ухудшилось, господин! — голос Хаджи невольно дрогнул. — Видать, недолго ей осталось…
Эшиа бросил короткий взгляд на Хассана, и не дождался от него ни запрета, ни поддержки, а потому решился действовать так:
— Послушай меня, Хаджа, сын Тарака. Возможно, ифриты сейчас откажутся помогать тебе. Не такая у тебя история, чтобы заинтересовать их, и уж поверь — Царя Ифритов она не развеселит. Другое дело, что с тобой сделают дальше. Будут милостивы — выбросят за ворота, и радуйся, если сможешь среди пустыни разыскать свой караван. Оскорбятся — измельчат в пепел и пустят по ветру. Нравится тебе такой ход вещей?
Хаджа сильно побледнел и покачал головой, но взгляд его оставался таким же упрямым.
— Не имею радости знать твоего имени, господин, да только вот что тебе отвечу. Не отступлюсь я ни перед чем, лишь бы дали мне возможность на колени пасть перед Царем Ифритов и молить его о милосердии!
Эшиа шагнул вперед и присел перед Хаджой на одно колено так, что их глаза оказались на одном уровне. Теперь он хорошо видел, какая безнадежная усталость пронзала взгляд Хаджи, какая обереченность в нем сквозила, а веки покраснели от слез и песка, что ветер Пустыни так любит швырять в лицо потерявшим путникам.
Давно ли он сам был таким путником, без опоры и надежды, без дома и крова, лишившийся всего, что только считал ценным — и не уверенный, что имеет право на прежнюю жизнь после того, как потерпел крушение на собственном поприще?
— Мое имя Эшиа, — начал он, отмеряя слова так медленно и с расчетом, точно купец, что отмеряет монеты на базаре. — Я сын Аймира, царя страны Эшиа. Стало быть я — царевич. И потому волен решить твою судьбу, пока ты еще стоишь на пороге и ворота не захлопнулись, навсегда отрезая тебя от мира.
У Хаджи перехватило дыхание, кулаки невольно сжались, но он смело выдержал взгляд единственного глаза царевича. Эшиа усмехнулся про себя. Хорош, наверное, сын царя — тощий как рыба, без глаза, с такими шрамами, что скрыть их просто рубахой сложно, все наружу торчит. Ан-нет, слушает же. Вот и пусть слушает.
— Моя страна находится к северу от Белой пустыни. Ты, должно быть, и не слышал о такой — так теперь услышь. Сейчас ты вернешься к каравану и велишь выходить на Самакандский тракт: пусть караванщик определит направление по звездам. Ступайте на север и молите Ар-Лахада, чтобы здоровье твоей жены выдержало этот путь! Дойдя до земель Эшиа, не задерживайся в столице. Нечего тебе там делать, ступай дальше, через всю страну к морской границе. У моря разыщи Аршада-рыбака. Он староста над небольшой приморской деревенькой, поможет найти кров и даст работу. Морской воздух и теплый климат, а главное — отдаленность от губительных ветров Белой пустыни очень скоро вернут к жизни твою жену: если только выдержит она дорогу. А чтобы не чинили тебе в пути препятствий… Абдурадджин, не мог бы ты дать мне калум и бумагу?
Ифрит немедленно оказался рядом и протянул то, о чем просил царевич, и Эшиа начертал несколько слов, усмехаясь про себя недоумению, которое Хаджа не смог скрыть: как же так, кто здесь этот царевич, что ифриты исполняют первую его просьбу? Потом Эшиа поставил оттиск перстня на бумаге и протянул ее Хадже, аккуратно свернув. Отдавая грамоту, сказал он такие слова:
— С этой грамотой тебя везде пропустят и препятствий чинить не будут. А коли спросят, где повстречал ты Царевича-Путника Эшиа-ар-Аймира, отвечай так: посреди Белой пустыне. А о Царстве Ифритов и о том, что видел здесь, заклинаю тебя — молчи!
Сказал — и поднялся на ноги, вдруг почувствовав слабость. Но костыля не было под рукой, а опереться на Абдурадджина не позволила гордость. Хассан Кошачий Глаз, бросив на него быстрый взгляд, повернулся к Хадже и пророкотал:
— Что ты делаешь здесь, смертный? Или не слышал, что царевич сказал тебе? Беги! И прославляй Ар-Лахада за то, что подарил тебе вторую жизнь!
Хаджа поклонился, уперевшись головой в песок, и ползком, задом двинулся обратно в пустыню. Едва он пересек границу Царства Ифритов, как Гармед опустил рычаг и ворота медленно закрылись. Тогда Эшиа пошатнулся и схватился за подставленную вовремя руку Абдурадджина.
— Путник? — обескуражено спросил он. — Ты в порядке?
— О да! — хохотнул Хассан Кошачий Глаз. — Он в полном порядке. Я не ошибся в тебе, царевич. Ты и правда алмаз…
— Неограненный, а стало быть цены за него никто не даст, — раздался язвительный голос откуда-то сверху.
Эшиа поднял голову, и увидел Ардлета, сидящего на одной из стен и покачивающего ногой. Серебряные браслеты на щиколотке еле слышно звенели при каждом его движении.
— Так я вроде и не на ярмарке продаюсь, а сам по себе гуляю, — запальчиво ответил он.
— Я и заметил. Ступай ко мне, царевич, тебя плохо видно в тумане.
Абдурадджин помог Эшиа подняться вверх по лестнице. Тяжело ступая, Эшиа преодолел десяток ступеней и остановился рядом с царем Ифритов. Хассан Кошачий Глаз, неслышно ступая, проследовал за ними.
Ардлет подвинулся, давая Эшиа сесть.
— Устал? — сочувственно спросил он.
— Есть немного, — хмыкнул царевич. — В конце концов, первая же прогулка закончилась долгой и плодотворной беседой. Сердишься?
Арлет повел плечами:
— Нет. Раз Хассан решил позволить тебе спасти человека, стало быть, посчитал нужным.
— В пустыне и так много песка, — задумчиво ответил Хассан Кошачий Глаз, поглаживая бороду. — К чему добавлять еще горсть?
— Ты правда пожалел их? Или хотел, чтобы весть о том, что ты жив, достигла ушей твоих близких? — прямо спросил Ардлет.
Эшиа покачал головой.
— Не спрашивай о том, мой царь. В самом деле, я не уверен, что простая смена места жительства поможет одолеть хворь. Но надежда порой исцеляет быстрее горькой правды или даже сладкой лжи. А что до письма, та идея пришла мне в голову в самом конце беседы, но я не знаю и сам, не затеял ли разговор только ради него. А почему ты сказал про туман?
— Потому что все, что около ворот, для меня затянуто туманом, — пояснил Ардлет, с тоской глядя на ворота. — Я слышал ваши голоса, от меня не укрылась ваша беседа… Но ты счастливец, царевич, ты можешь дойти до ворот. Да и просто уйти прочь из царства тоже можешь. Ты свободен. И любой ифрит спокойно ходит по границе и выходит за его пределы. Только для меня мое Царство не имеет ни конца, ни края…
Эшиа похолодел, вдумавшись в смысл его слов. Выходит, царь не просто не волен покинуть границы царства — для него и нет никаких границ. Бесконечная клетка…
— Ты сделал сегодня хорошее дело, — безмятежно сказал Ардлет. — Если бы этого человека привели ко мне, мне пришлось бы казнить его и его жена была бы обречена на гибель среди песков Белой пустыни, от болезни или от руки Разбойников. Ты же подарил ему надежду и одновременно изловчился передать весть о себе… Ты умен и красноречив, и умеешь убеждать. Я вижу в тебе твоего деда — и теперь дело не только в лице и манерах.