— Хочешь, чтобы я вместо тебя на троне посидел? — усмехнулся Эшиа.
Абдурадджин округлил глаза, но промолчал. На лице Хассана Кошачьего Глаза от столь наглого заявления не дрогнул ни единый мускул.
— Да если бы и хочу, — пожал плечами Ардлет. — Ты красив, как был красив твой дед. Но ифриты вряд ли признают тебя первым над людьми…
— Забавно, что они до сих пор признают им тебя, — вкрадчиво продолжил Эшиа, бросив быстрый взгляд на Абдурадджина.
Брови Ардлета взлетели вверх:
— Да что ты себе позволяешь?
— Лишь правду, мой царь… — Эшиа позволил себе поймать его руку и удержать в своей. — Возможно, когда-то ты в самом деле был прекраснее цветущих роз, но сейчас времена изменились. Почти столетие минуло! Времена изменились, да и красота тоже. И не делай такие глаза, я не говорю, что ты не хорош! — о, ты хорош, особенно когда так злишься. Ярость тебе к лицу, мой царь, только дай уж договорить. Знаю я человека, который и тебя, и меня, и весь белый свет превзошел красотой. Ему лишь сравнялось пятнадцать, а лицо его точно вырезано из мрамора, и тело воина, сноровка охотника и ястребиный ум! Вот что за человека я знаю, потому и удивляюсь слепоте ифритов!
— Это в каком же царстве такое сокровище спрятано? — спросил Хассан Кошачий Глаз с деланным равнодушием.
— Да в моем же царстве и есть, — беззаботно пожал плечами Эшиа. — Только здесь я, пожалуй, и замолчу, а то мой царь прожжет во мне дыру своими прекрасными вишневыми очами, а я и так порядком изнемог!
Ардлет вспыхнул и вскочил на ноги.
— Все вы, Эшиа, одинаковы! — выпалил он. — Что дед, что внук! Только и мечтаете, что вывести меня из себя!
Сказал — и исчез, только дымкой развеялся. Эшиа расхохотался:
— Да уж, о том и мечтаю!
И затем страдальчески схватился за бок — он в самом деле устал, и заныли шрамы.
— Опасную игру ты затеял, царевич, — проговорил Хассан Кошачий Глаз. — Надеюсь, она стоит свеч. Абдурадджин, отведи гостя в его покои. Царевич устал. А ему еще много предстоит сделать.
На прощание Эшиа встретился взглядом с кошачьими глазами ифрита и не увидел в них ни вражды, ни гнева — лишь ничем не прикрытый интерес.
========== 37. ==========
Минуло несколько дней, а может быть, недель, или даже лет — царевич Эшиа давно оставил попытки дознаться, как течет время в царстве Ифритов, знал только, что не так, как в смертном мире — царевич Эшиа лежал на подушках в купальне, абсолютно нагой, распустив волосы и глядя в иллюзию солнечного неба над головой. Там его и нашел Хассан Кошачий Глаз, появившийся, по обыкновению, совершенно бесшумно, однако давший о себе приветствием, прозвучавшим издалека:
— Доброго дня тебе, гость царя.
— Милостивый Хассан, — запрокинув голову назад, отозвался Эшиа. — У меня есть имя, и впредь прошу называть меня так, ведь мы же с тобой друзья.
— Как скажет царевич Эшиа, — кивнул Хассан Кошачий Глаз. — Царь Ардлет велел слушаться тебя и выполнять твои прихоти. Впрочем, такую просьбу я выполнил бы и без приказал. Расскажи, в порядке ли твои раны? Сильно ли тревожат и саднят?
Царевич Эшиа сел на подушках, подобрав под себя ноги, и ответил:
— Все в порядке, любезный Хассан. Я спокойно хожу, легко двигаюсь и сплю без темных болезненных снов, и даже не пью при этом снотворных отваров, которыми столь щедро поит меня Иштибхад. Вот только одно мучит меня сейчас…
— И что же это?
— Скука.
Хассан Кошачий Глаз поднял брови. В глаза его читался вопрос — что за скука, мол, терзает смертного в волшебном царстве. Эшиа улыбнулся и пояснил:
— Я человек, смертный человек, который рожден со знанием, что времени в жизни ему отпущено мало. К тому же я сын царя и будущий царь. С малых лет я не привык к праздности, а потому всегда во мне есть нужда что-то делать и чем-то себя занять, да так, чтобы и другим оттого польза была. А вот здесь и не знаю, чем пригодиться могу. Все ифриты делают, а люди здесь лишь сказки рассказывают — да царь Ардлет и первые три сказочки, боюсь, нескоро мне простит, а новые от меня слушать и не хочет…
— А ты, стало быть, настолько плохой рассказчик?
— Наоборот, мудрый Хассан, я прекрасно слагаю истории и пересказываю те, что слышал от других.
— Вот оно как…
Хассан Кошачий Глаз погладил бороду. Царевич Эшиа знал к тому моменту, что так Хассан поступает лишь тогда, когда уже знает, что скажет, но тянет время, якобы раздумывая. Увидев такой жест теперь, он понял: ифрит уже пришел к нему с предложением, а до того лишь убеждался, что зерно упадет на плодородную почву.
— Так что же мудрейший Хассан Кошачий Глаз имеет ко мне за дело?
— С чего взял ты, что я к тебе пришел не просто так — побеседовать? — усмехнулся Хассан, присаживаясь на подушки перед ним.
— С того, что у благородного Хассана, должно быть, очень много дел. Ведь он во всем помогает царю Ифритов и стремится облегчить его долю. Если среди бела дня нашел хитроумный Хассан для меня время поговорить, стало быть, непростое это дело… Вот только чем я, смертный, могу быть полезен ифриту?
Хассан Кошачий Глаз рассмеялся довольно:
— А ты не прост, царевич, и это тоже нравится мне в тебе! Выслушай же меня: я и в самом деле явился к тебе по делу. И именно по тому, о котором мы говорили раньше. Ты хороший рассказчик, и царь Ардлет хвалил мне тебя, когда я расспрашивал о твоих сказках. Но ты не первый смертный, что вошел в эти ворота и повествовал перед царем. Но другие благородные мужи, как ты знаешь, погибали… И потому сказок их не сохранилось ни у кого, кроме меня, а я сам бережно держу их в своей голове, но изложить их на бумаге мне не под силу. Думаю, Абдурадджин делился с тобой нашей общей бедой?
— Ифриты не способны создавать… — проговорил Эшиа, и Хассан кивнул:
— Истинно так. А ты — способен и создавать, и запоминать, и пересказывать, радуя уши слушателей и проливая на них мед. К тому же ты обучен грамоте, и можешь записать то, что услышал или сочинил. Я ведь прав?
Эшиа кивнул. Он начинал понимать, к чему шло дело, но ждал, чтобы Хассан Кошачий Глаз первым сказал свое слово.
— Я хочу, чтобы ты записал те истории, которые я слышал и запомнил, — прямо сказал Хассан Кошачий Глаз. — Я живу многие сотни лет, и при мне сменился не один Царь. И, уж поверь мне, царь Ардлет не первый и не последний, кому пришла в голову идея развлекать себя сказками путников: ведь не так много у человека, плененного ифритами, возможностей перемолвиться хоть словом с другими людьми. Законы царства суровы… Потому я слушал, и слушал, и слушал… Запоминал. И знаю их теперь там много… Несколько сотен или тысяч. Но если я буду их рассказывать, получится сухой пересказ сюжета, и не будет ни красивых словесных оборотов, ни ярких героев, ни смешных сцен. Кому нужны такие сказки? Кто послушает такие истории? Я, как и Абдурадджин нынче, когда-то пытался писать. Но выходило у меня так паршиво, что я сразу же оставил эту идею. И потому теперь все свои сказки, которые только знаю, хочу подарить тебе. А взамен ты возьмешь калум и запишешь их для меня. Соберешь сказки Ифритов в отдельную книгу, чтобы хранилась она в нашем царстве и каждый ифрит в любой миг мог порадовать себя полюбившейся историей. Что скажешь? Под силу ли тебе такой труд?
Царевич Эшиа помедлил, прежде чем кивнуть, соглашаясь. Дыхание перехватило от восторга и страха — истории нескольких сотен лет, какие и не помнит уже никто, почти из первых уст… Долго ли тут сомневаться?
— Такой труд мне под силу, любезный Хассан. Думаю я, мы с тобою сможем сделать такую книгу.
Хассан довольно сощурился и поднялся с земли.
— Сказать по правде, в твоем ответе, царевич, я не сомневался. Приду к тебе под вечер, когда улягутся прочие дела и царь отпустил меня по моим делам. А ты пока набирайся сил, и попроси, чтобы обед тебе принесли сюда же: здесь светло и хорошо, почти как в смертном мире, и раны твои затягиваются быстрее оттого, что сердце твое чувствует покой.
Сказав так, Хассан Кошачий Глаз исчез в облаке синего дыма, оставив Эшиа размышлять о том, какое сокровище ему только что вложили в руки, и что предстоит ему теперь впереди. И о том, что сбылось его желание — он нашел дело, которым в самом деле будет полезен и сможет отплатить ифритам за целительство и гостеприимство.