Сон оборвался так же неожиданно, как и начался. Царевич Эшиа резко сел на кровати, прижимая руку к груди. Сердце его колотилось как сумасшедшее, и не мог он припомнить ни разу, когда такое волнение охватывало бы его ранее. Сон смутил его не тем, что этих ворот и улиц он никогда не встречал наяву, сколько тем, насколько знакомыми они ему показались. Как будто ему уже доводилось бывать там, и эти ворота, и этот странный город, и эти сны повергли его в трепет и ужас.
Он тихо встал и осторожно, стараясь не разбудить Тамиллу и Зариба, которые спали в той же комнате, потому что других помещений для сна у них в доме не было, и вышел на улицу. Там он умылся водой из медного таза, заготовленной на утро, после чего долго еще сидел на ступенях и смотрел в круглое, темноглазое лицо Ар-Лахада, сидящего на серебряном троне — полную таинственную луну.
Едва только коснулось утро крыш маленькой деревни, как уже вывел за ворота дома своего верного коня Агата царевич Эшиа. Тамилла и немой Зариб вышли его проводить, и благодарили за то, что он оказал им честь, и воспользовался их гостеприимством, а царевич Эшиа горячо благодарил их в ответ. Напоследок он с чистосердечной искренностью пообещал, что по пути назад обязательно навестит их снова.
— Из столицы царства Ямайн нет иного пути, кроме как через вашу деревню, — улыбнулся он, уже взобравшись верхом на коня. — Так что будьте уверены, я вернусь, и принесу вам еще немало неприятностей.
Зариб заулыбался, услышав эти слова, а Тамилла звонко рассмеялась и тряхнула блестящими неубранными волосами, отчего они рассыпались по ее плечам:
— Не надейся даже, царевич, что смог причинить нам хоть сколько-нибудь хлопот! Для этого тебе следовало бы остаться погостить на долгое время!
— Значит, мне придется исправить это и в самом деле загоститься, — Эшиа крепко сжал поводья в руках. — Ждите моего возвращение, ибо надолго я не намерен задержаться у царя, пусть он и старый друг моего деда.
Царевич Эшиа уже решил про себя, что царь Ямайн не вызывает в нем любви и симпатии. Но так же он понял, что хочет отплатить добром беднякам, у которых были такие благородные сердца. И он во что бы то ни стало намеревался добиться от царя Ямайна перемен в отношении к его народу. Но об этом он пока умолчал, ибо не любил давать обещаний, которые сложно было выполнить, как и не любил ни о чем заранее говорить, если спланировал. Все скрывал у сердца царевич Эшиа, предпочитая дело пусть и самым красивым словам. Так что попрощался он с Тамиллой и Зарибом, пришпорил Агата и направил его прочь из деревни, в сторону царского дворца.
========== 5. ==========
Путь царевича до высоких стен дворца царя Ямайна был легок и не отнял много времени. Он отправился в путь на рассвете, а на закате уже стучал в тяжелые медные кольца на дубовых дверях и велел стражникам нести царю Ямайну радостную весть: высокий гость царских кровей прибыл к его порогу, и не простой, а внук его давнего и близкого друга. Долго ходил стражник, и долго пришлось стоять перед воротами уставшему царевичу, но вот, наконец, ворота заскрипели, открываясь, и двое слуг с закрытыми лицами забрали Агата и повели на конюшню, где напоили и накормили его вдосталь, а самого царевича повел во дворец человек в богатых одеждах придворного. О себе он сказал только, что зовут его Гаюс, и на том замолчал, и не стремился вступить в разговор. Царевич Эшиа спрятал улыбку под головным платком: в его стране Гаюс была частая кличка для охотничьих царских гончих, и придворный чем-то напомнил ему такую гончую, не то длинными конечностями, не то высоко поднятым носом. Придворный Гаюс провел его по белым улицам, мощеным большими камнями, и привел в высокий стрельчатый вход во дворец. Здесь, во дворце царя Ямайна, царствовал белый цвет. В белый были выкрашены стены и крыши, и ковры были белые и голубые, и мозаики на стенах были из оттенков голубого, переплетаясь с белым узором. Все, на что только падал взгляд царевича Эшиа, кричало о том, что царь Ямайн очень богат. Но вот что удивляло его: страна Ямайн не была похожа на богатую страну. По крайней мере со стороны притока Кортияр царевичу довелось видеть только упадок и нищету, убогие деревеньки и пострадавшие от засухи деревья. Оттого резала ему глаза роскошь, бросавшаяся в глаза внутри дворцовых стен. И сам царь Ямайн ему оттого не понравился. Хотя внешне он, наверное, вызвал бы симпатию, если бы царевич Эшиа не составил бы о нем впечатление заранее.
Царь Ямайн был очень стар, но состарился красиво, иссохнув как деревянная резная скульптура, истончившись, но не утратив ни благородной осанки, ни ясного взгляда. Лицо его было исчерчено морщинами, а волосы, заплетенные в длинную косу, были белыми, как ночное лицо Ар-Лахада. На голове у него был изумрудный тюрбан с кистями, а тонкое тело было закутано в одежду из бархата и шелка того же изумрудного цвета, и перехвачено янтарного цвета кушаком, а оторочка была из драгоценного черного меха. Такой мех, царевич Эшиа хорошо знал это, стоил баснословные суммы и был одним из ходовых товаров горных контрабандистов. Ибо был это мех черной лисы, которая считалась очень редким зверем, оттого охоту на нее не одобряли во всех странах и торговля таким мехом в открытую была запрещена. Значит, царь Ямайн закрывал глаза на подобные запреты, ради своего удовольствия позволяя спускать подобную охоту с рук, и это заставило Эшиа еще сильнее проникнуться к нему нелюбовью. Но он заставил себя не щурить глаза с тихой злобой, и улыбнуться приветливо, и поклониться, обратившись к царю Ямайну с доброй речью:
— Приветствую тебя, царь Ямайн! — сказал он. — Мое имя царевич Эшиа, я сын Аймира, внук Эшиа, великого царя-путешественника, который был твоим другом. Прошу тебя, во имя этой старой дружбы, не откажи мне в гостеприимстве, и угости меня вином и хлебом, ибо я устал с дороги во время долгого своего пути!
Царь Ямайн сердечно поприветствовал царевича Эшиа, и приказал слугам нести самые сладкие лакомства и самое дорогое вино, которое только нашлось бы в его подвалах.
Во многих дворцах доводилось гостить царевичу Эшиа, со многими людьми общаться, в том числе и с теми, кто хорошо знал его царственного деда, но никто из них не произвел на него столь отталкивающего и дурного впечатления, как царь Ямайн. Во всех своих действиях, едва лишь услышав о том, кто перед ним, царь Ямайн принялся стараться угодить царевичу Эшиа и произвести на него всяческое впечатление. Не то чтобы Эшиа был чужд тщеславию и не любил, когда ему пытались понравиться, вовсе нет, он ценил такое внимание к себе и хорошо понимал для себя, кто он и чего стоит. Однако царь Ямайн делал все так, что, оказывая внимание вроде как гостю, навязчиво переводил все внимание на себя, подчеркивая всеми способами свое богатство и влияние.
— Эта рыба водится только в одной далекой горной реке, и много сил требуется, чтобы довезти ее в бочках с водой, чтобы она была еще живая, потому что только свежеубитая и поданная на стол она сохраняет свой уникальный привкус, — говорил царь Ямайн и обводил рукой стол, на котором стояли блюда с этой рыбой, и рыбы больше, чем двое человек могли бы съесть за один присест.
Царевич Эшиа увидел, какими голодным глазами оглядывают стол слуги-разносчики в белых одеждах, и подумал сначала, что они в нетерпении перед минутой, когда обед подойдет к концу, и они смогут доесть то, что останется нетронутым на расписных тарелках. Позже он узнал, что царь Ямайн никому не позволяет доедать со своего стола, и приказывает выбросить всю несъеденную еду в выгребную яму, и слугам не достается ни кусочка, а если кто будет пойман за преступление, того выпорят плетьми и бросят на весь день под палящим солнцем. Но в ту минуту Эшиа еще всего этого не знал, и только заметил, что под широкими одеждами все слуги очень худые, и лица у них изможденные. И от этого зрелища ему кусок в горло не лез, ибо не привык он к такому отношению к слугам. Ко всему прочему, понял он, что это была за рыба, и из какой горной реки вылавливали ее для царя Ямайна. То тоже была запрещенная охота: рыба ап-турифа, как назвали ее, белоперая речная королева, она правда встречалась редко, и требовались многие усилия, чтобы выловить ее честным путем, только вот контрабандисты ставили сети и губили рыбу в моменты, когда шла она на нерест. Оттого сокращалось ее поголовье, и рыба становилась все реже, и все дороже, а ее все также продолжали ловить. Но царевич Эшиа заставил себя съесть несколько кусочков рыбы и отдать должное ее нежному вкусу, потому что он был голоден, рыба была уже мертва, а вызвать раздражение царя Ямайна раньше времени было ему совсем не на руку.