Ардлет в свою очередь не отводил взгляда от единственного глаза Эшиа — второй глаз крепко закрывала повязка, придавая Эшиа немного разбойничий вид. Рашид говорил, что перед смертью царь Эшиа так же был ослеплен на один глаз. Жестокая судьба, посмеявшаяся над Царем-Путешественником, и внука его не обошла — эти мысли читались на лице Ардлета, когда свободной рукой он прикоснулся к краю повязки.
— Не бери в голову, мой царь, то ерунда и твоего внимания не стоит, — сказал Эшиа, а затем развернул руку Ардлета ладонью вверх и большим пальцем провел по нежной коже, задевая линии, говорившие о долгой жизни и счастливой судьбе.
Вот и гадай потом, ложь то или правда.
— Что же ты думаешь, ты вправе решать, что стоит моего внимания, а что нет? — сверкнул глазами Ардлет.
Царевич Эшиа лишь рассмеялся на это:
— Видишь, какую неслыханную наглость я себе позволяю — а ты и спускаешь мне это с рук!
— Наглость и в самом деле неслыханная! — в голосе Ардлета искрил гнев, однако и он не спешил посторониться. — Знать бы, с чего решил, что можешь ее себе позволить?
— Смертный награды просит за сказки, что по душе пришлись царю! — не переставая смеяться, ответил Эшиа, даже не пытаясь вернуть серьезный тон.
— Признаться, мне в самом деле больше вкусу твои сказки, яркие и образные, а не сухое перечисление событий, как то выходит у Хассана. Но куда больше, царевич, меня интересует правда.
— Ты же ее знаешь. Правду. И знал всегда в глубине своего сердца. Даже находясь бесконечно далеко от тебя, проживая годы в одиночестве, царь Эшиа никогда не забывал о тебе. Все время говорил… Я вырос на историях о птице, запертой в золоченой клетке, птице с вишневыми глазами, что так тянулась к свободе…
Эшиа провел кончиками пальцев по щеке Ардлета, приподнимая его лицо за подбородок.
— Я знал тебя почти с рождения. Видел твой портрет, но никогда не верил, что ты в самом деле существуешь, ожившая сказка, храбрый царевич, чье сердце переполняла свобода и любовь. А мой дед — он никогда не забывал о тебе. Как бы не складывалась его жизнь, не мог забыть. Потому однажды на рассвете от вывел коня за ворота и больше о нем никто не слышал. Честно скажу тебе, мой царь, как я желал, чтобы он нашел тебя! Я жил в слепой уверенности, что иначе нельзя, что не бывает так, чтобы такие поиски и такая верность не вознаграждались бы Ар-Лахадом и всеми его звездами! Когда я отправился на поиски деда, уже много лет никто ничего не слышал о нем — и я уверил себя, что он здесь, с тобой, среди холодных стен царства ифритов, потерянный для живых — но не мертв. А вон как вышло…
— Стало быть, такова судьба. И мы можем лишь принимать ее, и смиренно опускать голову перед ней, — проговорил царь Ардлет, едва размыкая губы.
Царевичу Эшиа почудилось, что в его словах таился еще один смысл, тот, который нелегко просто так постичь. А в вишневых глазах словно тлели угольки, из тех, кто глубокой ночью мерцают в остывшем костре, разведенном посреди пустыни.
Не разбирая собственных мыслей, Эшиа наклонился и коснулся губами губ царя ифритов. Ардлет, помедлив, подался ему навстречу.
В следующий миг Ардлет вздрогнул всем телом и отшатнулся. Эшиа растерянно вскинул голову, не понимая, что происходит с царем. Неужели его поцелуи таковы, что от них приходится шарахаться. Но Ардлет, сжимая руку поверх руки с царским перстнем, вымученно улыбнулся и быстро проговорил:
— Не смотри так на меня, царевич, а то меня обуревает стыд. Страшно предположить, о чем ты думаешь сейчас. Скажу тебе сразу: нет, ты здесь не при чем. То лишь моя рассеянность и забывчивость…
Лишь теперь царевич Эшиа обратил внимание на перстень, от которого расходились по руке короткие голубые молнии. При каждом ударе царь Ардлет едва заметно вздрагивал.
— Я… Был беспечен и позабыл о своих обязанностях и делах. Ифриты ждут меня для того, чтобы я честно и справедливо рассудил их спор. С моей стороны нехорошо… опаздывать. Какие бы причины меня не задержали.
— По правде сказать, нет у царя причин для задержки, — прозвучал голос Иштибхад, эхом раскатившийся по залу. — Царь мой, поспеши, ибо тебя ждут.
Царевич Эшиа украдкой бросил взгляд на Иштибхад. Она стояла, обняв себя ладонями за локти, и брови ее были сурово сведены к переносице. Она выглядела сосредоточенной и хмурой, и Ардлет, бросив на Эшиа короткий печальный взгляд, поспешил присоединиться к ней.
Звон его браслетов скоро стих в тишине коридора.
========== 39. ==========
Абдурадджин, до того момента скрывавшийся где-то, точно не желавший мешать непростому разговору царя и его гостя, неслышно очутился рядом.
— Скажи, Путник, хочешь ли посмотреть, как именно судит царь ифритов тех, кто приходит за его словом?
Эшиа медленно кивнул.
— Конечно, — отстраненно ответил он. — Мне интересно.
— Тогда ступай за мной, — с этими словами Абдурадджин приоткрыл тяжелую штору, скрывавшую узкий проход, и повел царевича за собой.
Шли долго, потому как коридор петлял и извивался. Эшиа показалось, что этот потайной проход проложен едва ли не внутри дворцовой стены — таким извилистым он был, и такие странные очертания принимали порой повороты пути. Света было мало, оттого Эшиа с трудом разбирал дорогу. Но Абдурадджин уверенно шел вперед, и на широкой его ладони клубилось голубое пламя, свечение которого освещало путь. Эшиа следовал за ним, полностью доверя ифриту, а в мыслях все еще оставался далеко. Хрупкость стана Ардлета в его объятиях, вкус поцелуя — от воспоминаний только дрожь шла по телу, и отчего-то пересыхало в горле, а шрам под глазной повязкой начал пульсировать болью. Царевич прижал ладонь к лицу, надеясь ее унять.
Абдурадджин привел его к широкой стене, задрапированной плотными синими полотнами. Эшиа посмотрел было недоуменно на синий бархат, но Абдурадджин нащупал в темноте тяжелый шелковый шнур и несколько раз дернул за него.
В синем полотне появился просвет, и Эшиа увидел, что стена не глухая. В ней было прорезано несколько окон, забранных бледно-голубыми стеклами, а одно из этих окон было слегка приотрыто, открывая обзор на темное, узкое помещение.
Абдурадджин молча посторонился, пропуская царевича к этому тайному окну, и Эшиа прильнул лицом к отверстию, стараясь встать так, чтобы уцелевшим глазом охватить как можно больше.
А посмотреть здесь было на что.
В дальнем конце зала, на высоком обсидианово-черном троне восседал царь Ардлет. Его взгляд был обжигающе-холоден, спина прямая, а волшебный сапфир в перстне искрился и сиял. В полумраке, подсвеченном неизвестно откуда падающим светом, украшения на его шее и платье переливались серебром. Черные волосы удерживал серебряный венец, украшенный россыпью драгоценных камней. Покрывало, которым ему полагалось прикрывать лицо, спускалось из-под венца на плечи, но края его оставались свободно лежать — царь Ардлет прямо смотрел в лицо ифритам, и каждый из них имел право любоваться его красотой.
И в самом деле, сейчас Эшиа без сомнений назвал бы его красивым — только колдовская эта красота скорее отталкивала бы его. Царевич поймал себя на том, что вспоминает смущенную улыбку Ардлета и живой румянец, проступающий на матово-бледной коже, и вот это счел по-настоящему привлекательной.
То, что ифриты считали драгоценным, проще было выстругать из мрамора, а не неволить живого человека…
Эшиа прерывисто вздохнул и продолжил смотреть.
Несколько ифритов выступили перед царем и опустились на одно колено.
— Есть у нас к тебе просьба, о великий царь, — проговорил один из них, и голос его гремел, подобно раскатам грома. — Возник у нас спор, и не утих до сих пор, и без слова твоего не утихнет.
— Говори, — холодно уронил царь Ардлет, не сводя с них глаз.
— Случилось так, о великий царь, что нуждаемся мы в твоей помощи, — начал ифрит. — Из-за того, что произошли те события, которые произошли, и случились те слова, которые случились, нет между мной, ифритом Гуфраном, и ифритом Иршадом больше мира!