Первым пришел в себя и подал голос Фома:
— Если ты Иисус, а не демон, позволь мне дотронуться до тебя.
И он коснулся израненных рук Иисуса.
— Дети мои, — сказал Иисус ученикам, — я пришел проститься с вами. Скоро вы увидите меня в последний раз, а потом будете видеть меня гораздо лучше, чем до сих пор.
— Учитель, куда ты идешь? — спросил Филипп.
— В доме нашего Отца много комнат. Симон, сын Ионы, ты все еще любишь меня? — спросил он, повернувшись к Петру.
— Да, учитель, я люблю тебя, — еле слышно проговорил Петр.
— Тогда корми моих овечек. Но, правда ли, ты любишь меня, сын Ионы?
— Учитель, ты сам знаешь, что я люблю тебя.
— Тогда корми моих баранов. Но, Симон, уверен ли ты, что любишь меня?
— Учитель, тебе все ведомо. И тебе ведомо, что я люблю тебя всем сердцем.
— Тогда корми овец и баранов, которых я увел с пути истинного.
— А как же царство Божие? Долго нам его ждать?
— В канун Пасхи я все понял. Это царство нельзя взять силой.
— Но можем ли мы надеяться прожить тысячу лет?
— Пока человек молод, он обряжает себя, готовясь к будущему, и идет туда, куда ведут его глаза, но рано или поздно его настигает старость, одолевают слабость и слепота. Другие обряжают и наряжают его, а ходить он может только на ощупь. В конце концов наступает час, и его ведут туда, куда он не хочет идти. Разве не сказано: «Взойду ли на небо — Ты там; сойду ли в преисподнюю — и там Ты».
Все еще не совсем избавившись от страха, Петр спросил:
— Иоанн тоже идет с тобой?
— А тебе что за дело до того, идет он или нет?
Иисус бесшумно спустился по лестнице, за ним последовал Петр, за Петром — остальные ученики. Они шли за Иисусом по темным узким улочкам, миновали Восточные ворота, спустились в долину Кедрон, по мосту перешли реку и ступили на Масличную гору. Им казалось, что, когда они идут медленно, он тоже идет медленно, а когда они убыстряют шаг, то и он делает то же самое, так что не в их власти ни подойти к нему ближе, ни потерять его из виду. Но самое удивительное было, правда, об этом они вспомнили гораздо позже, что он больше не хромал.
Они миновали Гефсиманский сад. Поднялись выше. Возле самой вершины на небольшом бугорке стояли рядом Мария, мать Иисуса, Мария, его царица, и очень высокая женщина с закрытым лицом. Все три разом махнули ему словно одной рукой, и он, улыбаясь, направился к ним. Но прежде чем он успел подойти, на гору упал туман, а когда туман рассеялся, Иисуса и трех женщин не было.
Ученики никогда больше не видели их, хотя Иисус частенько являлся им в снах, а иногда даже в видениях наяву. Как-то раз, когда они вернулись из Галилеи, они видели его, как живого, на берегу Мертвого озера возле костра, на котором варилась форель. Им даже показалось, что они слышат шум воды и чуют запах рыбы.
На этом история Иисуса обычно заканчивается, однако епископ-евионит сказал мне:
— Нет, это еще не конец. Иисус победил смерть и прочно связал себя с земной жизнью. Он избежал страданий в преисподней, но и не поднялся на небеса. В нем воплощена сила добра, и только он понуждает людей к покаянию и любви, тогда как все остальные земные силы (кроме Илии) воплощают зло и понуждают людей к греху и смерти. Тогда ни благочестие, ни беззаконие не торжествовали победу в Израиле, поэтому нельзя было установить царство Божие на земле, но придет время, и оно будет установлено. Он победит Женщину и будет царствовать тысячу лет, и весь мир подчинится ему. Тогда его коронуют во второй раз, и царица станет достойна его добродетелей. Она не будет чувственной и не будет украшать себя, как первая, но скромно обрядится в прекрасное белое полотно. Семь ламп мудрости будут постоянно гореть возле его трона, и четыре зверя с горы Хорив будут беспрерывно петь ему хвалы, стоя на страже возле его трона. Не будет больше пагубного моря. Народ же Израиля, несмотря на рассеяние и гонения, остается избранным народом до того дня, когда в Иерусалиме объединятся наконец все двенадцать колен.
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Первый ключ к решению проблемы рождества Христова я нашел в главе XIII Деяний святых апостолов, в которой проконсул Кипра Сергий Павел «подивился» тому, что рассказали ему Павел и Варнава об Иисусе. У меня не было причин оспаривать правдивость этой истории в целом, несмотря на предположение Хильгенфельда, что в оригинальном тексте зловредным оппонентом Варнавы, то есть Бар-Иисусом или Елимой-волхвом, был на самом деле Павел. Еще я знал, как трудно было удивить упрямых прокураторов Клавдия, для которых главным законом был титул. Например, они бы с удовольствием объединили последователей человека, лживо провозгласившего себя царем Иудейским, с теми, кто крутился вокруг нового владельца краденого государственного добра. Павел вряд ли интересовался религиозными или философскими проблемами, да и в Деяниях нет упоминания о том, что он был крещен в христианскую веру. Размышляя дальше, я задумался, почему Пилат был столь милостив и удостоил Иисуса беседы с глазу на глаз, чего могли ждать от него только римляне или люди с необыкновенным титулом, подобным тому, что был начертан над головой Иисуса на его кресте. Подходя с точки зрения логики к этим взаимосвязанным вещам, особенно в свете некоторых пассажей в Проповеди египтянам и Протоевангелии, я был так поражен, что некоторое время просто не знал, что мне с ними делать. Своими мыслями я поделился с сэром Рональдом Сторрсом, специалистом по античности и Востоку. Его доброе отношение, хотя он не стал приверженцем моей гипотезы, подвигло меня на работу над книгой. Однако в настоящее время гораздо менее интересно, кто был Иисус по рождению, чем то, что он говорил и делал, и, я надеюсь, особое внимание будет уделено второй части, где речь идет о попытке Иисуса исполнить пророчество Второго Захарии, и которая, мне кажется, дает единственно обоснованное объяснение невероятным событиям, предшествовавшим аресту Иисуса.
Подробный комментарий, будь он написан, чтобы оправдать неортодоксальные взгляды автора, оказался бы раза в два-три длиннее самого романа и потребовал бы от меня нескольких лет упорной работы. Прошу меня простить. Возьмите для примера шестую главу, где речь идет об ужасном видении Захарии. Совсем недостаточно было бы цитировать Епифания по поводу потерянного гностического Евангелия «Происхождение Марии» («в котором есть ужасные вещи») в качестве обоснования истории, к которой до сих пор никто не относился серьезно и которая по обыкновению связывается с во многом ошибочным рассказом Тацита о тайном культе осла у левитов. Не помогла бы мне и помощь Апиона, чьи сочинения были моим единственным источником для истории о Завиде-едомитянине и золотой ослиной маске Доры, потому что никто не потребовал от Иосифа отвергнуть ее как противоречащую истории, хотя сам он бесчестно отрицал существование Доры в Едоме. Я же верю в это из-за мессианской идеи Ирода и его попытки вновь вызвать к жизни древний культ онагра, культ Сета-Тифона, и моя вера может быть оправдана, только если привести впечатляющее количество авторитетных трудов и комментариев к ним. Например, доктор М. Р. Джеймс считает, что история Захарии в «Происхождении Марии» — это клевета, берущая начало в graffiti распятого осла, тогда как я вижу в этом не карикатуру, а иудео-христианскую идентификацию Иисуса с Мессией, сыном Давида, чьим символом в раввинской литературе был осел, так же как символом Мессии, сына Иосифа, был бык.
Или взять Непроизносимое Имя, которое, согласно еврейской традиции, Tol’dothJeshu было незаконно произнесено Иисусом для воскрешения Лазаря. Мое написание имени основано на собственных моих разысканиях, начиная с происхождения алфавита, как об этом пишет мифограф Гигин (глава 227), и заканчивая разными взглядами на Имя Климента Александрийского, Оригена, Филона из Библа и других. Я считаю, что Имя и культ Иеговы не семитского происхождения, но не могу достойно доказать это, не исписав страниц сто. Итак, отказавшись даже от библиографии, которая была бы более впечатляющей, нежели полезной, я ручаюсь, что каждый значительный фрагмент моей истории основан на традиции, хотя бы и забытой, и я приложил множество усилий, чтобы исторический фон был более или менее достоверным. Разыскания завели меня в непредсказуемые дали. Например, мистическое значение, приданное мною золотому тельцу и семи колоннам мудрости, подсказано мне тайной любовью гностиков, в крайнем случае, ессеев, описание которой сохранилось в «Протоколах книжников» Калдера и других лирических произведениях ирландской поэзии, а также в «Llyfr Coch о Hergest» валлийцев XIII века. Они раскрываются полностью только для тех, кто знает вавилонскую астрологию, талмудистскую мысль, литургию эфиопской церкви, поучения Климента Александрийского, религиозные сочинения Плутарха и недавние археологические находки бронзового века.