Перед Феллином сошлись все воеводы торжествовать победу. Повелели представить пленника. Появившись перед собранием русских вождей, благородный старец приветствовал их, но не с робостию, а с величием витязя доблестного; пожал руку простодушного Непеи и с весёлым лицом сказал:
— Старость немощная должна уступить бодрой юности!..
— Но для чего ты осмелился напасть на полки многочисленные? — спрашивали его воеводы.
— Победители знают, что сила не в числе, но в мужестве воинов, — отвечал Бель. — Вы сражались для добычи, а я за отчизну!
Вожди были изумлены храбростью Беля. Курбский подошёл и обнял его. Окружённый вождями, Бель не столько казался пленником, сколько военачальником, равным им.
— Скажи ему, князь, — сказал Мстиславский Шуйскому, — что у нас тяжело быть в плену и чтобы он поберёг весёлость свою.
— Воевода! — отвечал Бель. — Случай сделал меня пленником, но весёлость — дочь спокойствия и мать терпения; дозволь же не разлучаться мне с таким прекрасным семейством.
Прошло несколько дней, и воеводы, желая насладиться беседой мудрого Беля, пригласили его к пиршеству.
Старец сидел за столом между Курбским и Алексеем Адашевым. Мальвазия лилась в немецкие драгоценные кубки, и золотая неволя[12] переходила из рук в руки.
Бель отказывался от кубка, но сам Мстиславский сказал ему:
— Мы отдаём честь твоей храбрости в битве; не нужно быть робким и в пиршестве. Это мой походный дедовский кубок, и на нём надпись: «Неволюшка, неволя, добрая доля. Пей, не робей!».
— Пей! — повторили воеводы и пожелали Ливонии прочного мира.
Бель выпил.
— Так! — сказал он. — Ваше мужество водворит мир в Ливонии; но следами его будут пустые поля, развалины городов, могилы детей наших!.. Не того ожидали отцы наши. Было время, когда Ливония не страшилась врагов. Сильные верою торжествовали над силой. Твёрдые в добродетелях умели защищать отчизну и умирать за неё. Господь был за нас. Хвалимся славным преданием: в битве кровавой с воинством Витовта пал орденский магистр Волквин, избрали другого, и тот пал! Ещё избрали, но, сменяясь один за другим, ещё четыре орденские магистра легли за отчизну. И наши отцы были достойны столь славных предков.
Но когда мы отступили от благочестия и забыли веру отцов, Бог обличил нас гневом своим. Прародители воздвигли нам твёрдые грады, вы живете в них! Они развели нам сады плодоносные, вы наслаждаетесь ими. Но что говорю о вас? Ваше право — право меча; а другие, коварно лаская нас, обещая нам помощь, захватывают достояние наше. Несчастная отчизна моя, ты гибнешь и от врагов, и от мнимых друзей!.. Оковы...
Слёзы помешали говорить ему.
— Оковы бременят меченосцев! — продолжал он. — Но не думайте, что превозмогли нас храбростию: нет! Бог за преступления предал нас в руки ваши. Но благодарю Бога, — сказал Бель, отёрши слёзы, — благодарю, я стражду за любимое отечество!
— Ещё имеет Ливония мужей доблестных, — говорил князь Шуйский. — Найдётся не один Тиль.
— Не много подобных ему! — отвечал Бель. — Тиль убеждал граждан жертвовать богатством для спасения отечества. Наша драгоценность — мечи; спасём ими родину. Пожертвуем золотом, найдём и помощь и войска умножим. Не отвечали на призыв его и не дали золота.
— Но шесть лет сражались как рыцари, — сказал Шуйский.
— Великодушие крепче силы — и Дерпт тебе сдался, — отвечал Бель.
— Я слышал, — продолжал Шуйский, — что когда оставалось печатью скрепить договор — старик Тиль ещё раз вызывал, кто хочет идти с ним — умереть за родину?
— Так! — сказал Бель. — Но в Дерпте много буйных Тонненбергов, а Тиль был один.
Беседуя с Мстиславским, Курбский не вслушался в его слова.
— Люблю вашего Паденорма! — сказал Шуйский. — Мы разрушили стены, сбили башни — он не сдавался; мы овладели городом, а он всё ещё отбивался и не сдался. Почитая доблесть, я дозволил ему выйти с честью с его витязями.
12
Так назывался кубок, который, взяв в руки, нельзя было иначе поставить на стол, как опрокинув.